Читать книгу "Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд"

За одним из наших с ним обедов он рассказал, что после смерти моей матери не раз был близок к тому, чтобы покончить с собой. Единственным, что его останавливало, было нежелание оставлять нас с Робертом одних. Врачи прописали ему валиум. Постепенно он от него отказался, заменив выпивкой, которая помогала ему заснуть и расслабиться. Никогда в жизни я не видел его пьяным: по вечерам он ограничивался пинтой-другой девонского сидра, не более, однако этого, как оказалось, было достаточно, чтобы продолжать мириться со своей утратой и своим новым, несчастливым браком.

Наряду с откровенными рассказами о своей собственной жизни, включавшими описания его сожалений и ошибок, он также поведал мне, как сильно гордится нами троими. Учительницей Хелен, университетским преподавателем Робертом и мной, врачом. А также о том, как сильно бы гордилась нами наша мама. Я был глубоко тронут подобным благословением, которое, казалось, и правда исходит от обоих родителей. Даже сейчас, хотя моих папы с мамой уже давно не стало, воспоминания об этих словах, произнесенных в потрепанном ресторанчике в Сохо, продолжают меня трогать. Как же мне повезло, что у нас с этим дорогим мне человеком состоялись взрослые, откровенные разговоры.

БОЛЬШИНСТВО СТУДЕНТОВ УЕЗЖАЛИ НА ПРАЗДНИКИ К СВОИМ РОДНЫМ, ОДНАКО Я ОТКАЗАЛСЯ ОТ ПОДОБНОЙ ТРАДИЦИИ. ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ Я ПРОВОДИЛ ЗА РАБОТОЙ.

Год спустя они прекратились. Моему отцу предложили читать лекции на факультете управления университета Лафборо – еще то достижение для человека, бросившего школу в 14. Им с Джойс пришлось продать наш семейный дом и переехать в другую часть страны. Мне оставалось только гадать, как это скажется на них, однако на деле их отношения значительно улучшились: в их новом доме в Лафборо не было никаких следов трагически ушедшей первой жены.

Большинство студентов уезжали на праздники к своим родным, однако я быстро отказался от подобной традиции. Летние каникулы я проводил за работой и путешествиями. В 1974 году мы ехали вместе с приятелями на «Форде Англия» по побережью Италии в сторону Венеции, в счастливом неведении о политических волнениях в Греции, на кассетнике играли Tubular Bells… что ж, уже было не важно, что после переезда моего отца вместе с Джойс у меня больше не было дома. Моя жизнь шла своим чередом. У меня появилась девушка, отношения с которой сулили совместное будущее.

6

Когда я провел свое первое вскрытие, мне было почти 30. Я уже прошел практику в различных отделениях по всей больнице, от хирургии до гинекологии, от дерматологии до психиатрии. Только разделавшись со всем этим к концу 1980 года, я мог сосредоточиться на движении к поставленной цели. Вот уже больше десяти лет я изучал медицину, однако до сих пор так и не добрался до первой ступени в карьерной лестнице судебно-медицинского эксперта – я должен был сначала стать гисто- (или больничным) патологом.

В общих чертах патология – это наука, позволяющая постигать болезни путем изучения их микроскопических проявлений: мы выявляем конкретное заболевание, обнаруживаем его причины, узнаем, как оно прогрессировало. Каждый из нас так или иначе имел дело с патологической лабораторией, толком об этом даже не догадываясь: так, например, именно туда направляются все образцы крови и мочи на анализ. Конечно, столь досконально рассматривать чужие выделения мало кому покажется приятным занятием, да и отделение патологии по вполне понятным причинам располагается обычно в самой глубине больницы, как можно дальше от пациентов.

Чтобы стать больничным патологом, необходимо провести огромное количество времени за рассматриванием микропрепаратов, изучая одновременно здоровые и пораженные болезнями ткани. Я уже потерял счет часам, проведенным, к примеру, за пристальным наблюдением за раковыми клетками.

Мне все это казалось до ужаса нужным, так как я знал, что, когда все-таки достигну своей цели и стану судебно-медицинским экспертом, то буду направлять подобные образцы на исследование специалистам, редко заглядывая в них самостоятельно. Но пока что я должен был учиться этому. Существует много судмедэкспертов, проводящих вскрытие людей, умерших предположительно естественной смертью, чтобы определить точную ее причину, и это должно было стать следующей частью моего обучения – как я могу анализировать подозрительные, необъяснимые смерти и проводить их судебно-медицинский анализ, не умея при этом распознать естественные причины?

КОГДА Я ПРОВЕЛ СВОЕ ПЕРВОЕ ВСКРЫТИЕ, МНЕ БЫЛО ПОЧТИ 30. Я УЖЕ ПРОШЕЛ ПРАКТИКУ В РАЗЛИЧНЫХ ОТДЕЛЕНИЯХ ПО ВСЕЙ БОЛЬНИЦЕ, ОТ ХИРУРГИИ ДО ГИНЕКОЛОГИИ, ОТ ДЕРМАТОЛОГИИ ДО ПСИХИАТРИИ.

Так что мое первое вскрытие не имело никакого отношения к какому бы то ни было преступлению. Пациент умер в больнице Сент-Джордж в Тутинге, и его выбрали для меня специально, решив, что никаких затруднений с ним быть не должно.

Я знал, что меня будут окружать старшие коллеги и услужливый персонал морга, однако бабочки у меня в животе все равно напомнили мне первый день в школе. Крупные капли дождя бились об окна автобуса, а затем стекали вниз, размывая мир снаружи, и мне захотелось, чтобы поскорее настал тот день, когда я смогу позволить себе пару хороших ботинок, чтобы не промокали ноги, и хорошее пальто, чтобы защититься от холода. Я уселся, съежившись, на втором этаже впереди автобуса. Он завелся и направился в сторону Тутинг-Бродвей. Я попытался отвлечься, в который раз перечитывая медицинскую карту покойного. Мне выдали ее за день до этого, я обсудил ее содержимое с практикантами постарше и уже знал практически наизусть.

Мне довелось уже увидеть изрядное количество вскрытий в морге, и я отчасти с нетерпением ожидал, отчасти побаивался того момента, когда настанет моя очередь взяться за скальпель. Как и в то первое занятие по анатомии это была своего рода проверка – мне нельзя было ни упасть в обморок, ни побледнеть, ни позволить своему желудку дать слабину. Не то чтобы это означало конец моей карьеры – просто я знал, что мои коллеги никогда не дадут мне об этом забыть. То же самое касалось и ошибок. В случае чего меня бы непременно поправили – а потом с удовольствием поддразнивали бы при любой возможности. И мне правда хотелось сделать все правильно. Не порезать себя вместо пациента, не продырявить важные органы, не разрезать по ошибке кишечник. Мне нужно было сделать ровные разрезы, обнажить нужные органы, сделать все необходимые записи, поставить точный диагноз. А еще мне нужно было немного удачи. И много-много храбрости.

КАК Я СМОГУ АНАЛИЗИРОВАТЬ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ, НЕОБЪЯСНИМЫЕ СМЕРТИ И ПРОВОДИТЬ ИХ СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКИЙ АНАЛИЗ, НЕ УМЕЯ ПРИ ЭТОМ РАСПОЗНАТЬ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРИЧИНЫ?

Большинство людей шарахаются от запаха морга. Сейчас я бы сказал, что в морге вообще ничем не пахнет, хотя, возможно, я просто привык. Конечно, тогда формалин так и резал мой нос – запах был колким, словно поломанные ветки деревьев, что-то вроде падуба в зимнее время или кустарника летом. Но гораздо более пронзительный.

Первое, что слышишь, попадая в морг, – это практически неизменно дружелюбные голоса. Хотите верьте, хотите нет, но голоса эти частенько еще и смеются, как это бывает в офисе или на любой другой работе. На самом деле, когда гробовщики приходят и уходят, без добродушного подшучивания дело обычно не обходится, хотя я никогда не слышал шуток над покойниками – по моему опыту, к ним неизменно относятся с большим уважением.