Читать книгу "Так любят люди - Андрей Максимов"

У меня в жизни было пять лет абсолютного счастья. У меня получалось все. Бизнес я сумел поставить на ноги, и он работает теперь практически сам по себе.

Я точно знаю: если жизнь за что и может полюбить меня — только за любовь. Если у меня получается полюбить женщину, у жизни получается полюбить меня.

И по-другому это не работает никогда.

А Юлька…

Она очень редко ездила на такси. Даже когда это можно было делать, не раздумывая. Она говорила, что в метро любит смотреть на людей и читать. Как она умудрялась одновременно читать и смотреть на людей, я не знаю. Но как-то умудрялась.

А тут поехала. Было очень поздно. Она возвращалась от мамы, и я сам настоял, чтобы она взяла машину…

Светлана, 47 лет, доктор филологических наук:

— Ужасно неудобно про это рассказывать, тем более практически чужому человеку. Но раз уж пришла…

У меня есть муж. Серебряная свадьба будет… Должна быть через два года. Дочери двадцать лет. Сыну двенадцать.

У нас хорошая семья, правда. Нам с мужем интересно всегда. Он — военный. Но вы не подумайте: он военный ученый. Столько лет прожили, а я так и не знаю, чем он занимается. С одной стороны, тайна. С другой — он пытался мне что-то рассказывать, но я не могу понять своим филологическим умом. Он очень умный. У него на все — собственный взгляд. Мы с ним все можем обсуждать. Он очень много читает художественной литературы и мемуаров. Представляете, благодаря ему я даже открыла для себя некоторых авторов. А я читать очень люблю. Конечно, профессия обязывает.

Отвлеклась. Извините. И в интимной сфере у нас все хорошо, извините. В это, наверное, трудно поверить, но — так. Я всегда знаю, что желанна. И он мой желанный, конечно.

Совсем не похожа на ученую женщину-сухаря. Красивая. Модная. Ощущение такое, что боится выдать собственное счастье: как будто гасит взгляд.

— И тут я… Это… Влюбилась, в общем. Даже не знаю, как все это произошло. Он младше меня на два года. Леонид. Он к нам на кафедру пришел из другого вуза. Невероятно умный! Говорит так… Я многих слышала… Я к Лихачеву в свое время на лекции ездила, Панченко слышала. Но чтобы так говорил человек!

Я своему мужу за двадцать три года ни разу не изменила. Поверьте мне. Даже мыслей таких не было. Зачем? Когда так все хорошо. А тут… Я даже не понимаю, как все произошло. Наваждение какое-то… Облаком накрыло и понесло… И принесло… Мы с самого начала с Леонидом начали общаться так, словно сто лет знакомы. Это ведь признак любви, так мне кажется. У него жена погибла два года назад… Он мне показался таким неприкаянным…

Я когда к нему домой первый раз попала, сразу убираться начала. Дура, да?

Вы не подумайте: у нас не сразу интимное началось. Мы ходили, разговаривали много… Я уже даже к нему домой приходила, обед готовила. Целовались только.

А потом я сама… Он же знает, что я замужем. Он не мог. Я понимаю. И сама поэтому, не сдержалась.

И вот теперь не понимаю, что делать.

Я не могу обманывать мужа, мне противно самой. Я столько за свою жизнь прочитала книг про измены… В каждой второй книге про любовь кто-нибудь кому-нибудь изменяет. Что в нашей классике, что в зарубежной. Но я даже не подозревала, что это так противно… Уйти от мужа? Я не представляю себе жизни без него. И потом, если дочери я еще смогу что-то объяснить, то сыну — нет. И тогда я останусь без сына.

Бросить Леонида я не могу. Не могу и все, понимаете? Как в тумане живу… Когда вижу его… Мы еще работаем вместе, видимся каждый день…

Тяжело. И прекрасно. Иногда ощущаю себя героиней какого-то романа: тяжело и прекрасно. Глупо как-то…

Не знаю, что делать.

— Когда не знаете, что делать, то и не надо ничего делать. Делать надо то, что хочется… А если ничего не хочется, тогда ничего и не надо…

— А как же мне жить? Так, что ли, и жить?

— Когда захотите жить по-другому, тогда и заживете. А пока — так.

— Тяжело так, понимаете? Очень тяжело…

— Понимаю… Но не знаю, как можно иначе… …Светлана появилась через полгода: у нее возникли проблемы в отношениях с сыном.

— А как с Леонидом у вас?

— Это была ошибка. Он оказался… Короче, не тем, кем казался. Бывает. Мы не будем про это говорить, хорошо? Я пришла поговорить про сына…

Она была явно недовольна моим вопросом.

* * *

Юлька попала в аварию: разбилась очень сильно.

Она то теряла сознание, то приходила в себя.

Но она дозвонилась мне.

Я умудрился ночью — ночью! — устроить ее в хорошую больницу.

Доктор сказал, что прогнозы самые печальные и что вообще непонятно, выживет она или нет.

Потом сказали, что выживет, но не будет ходить.

Потом сказали, что будет ходить на костылях.

Юлька лежала в каких-то распорках и казалась распятой.

Из-под белого гипса и белых простыней глядели ее огромные черные глаза.

В глазах застыл страх. Я всегда думал, что это такая дурацкая банальная метафора: как это страх может застыть? Он же не желе…

Оказалось, может. Застывший взгляд, полный ужаса. И — ничего другого в этих глазах.

Когда ей стало лучше, в глазах застыл вопрос. И так бывает, оказывается.

Вопрос был такой: «А ты меня не бросишь?»

К ней страшно было притронуться. Я целовал ее прямо в этот, застывший в глазах, вопрос.

Я не врал. Я знал, что теперь мы всегда будем вместе.

Я не отходил от ее кровати целыми днями — и когда врачи говорили: «Идите домой», и когда сестры гнали, и когда так хотелось спать, что я уже плохо понимал, где сон, а где реальность.

Мне казалось, что с этим миром она теперь связана через меня и чем дальше я отойду от нее, тем слабее будут ниточки, связывающие ее с жизнью. И поэтому я должен быть рядом.

Я уже был взрослый человек, я уже много чего перевидал, в концов концов, у меня уже дочь росла, но впервые в жизни я понял, что любовь — это испытание.

Испытание, которое мне очень нравится.

Когда я расставался с другими, самым обидным было то, что я в них много чего вкладывал. Не денег, а души, эмоций, времени наконец. И это все пропадало. Обидно…

А потом возникала новая, и надо было вкладывать сначала. И оно опять пропадало.

Какое-то бесконечное вкладывание в пустоту…

Никогда и ни в кого я не вкладывал столько, сколько в Юлю. Иногда мне казалось, что я ее просто создаю, делаю ее.

И я был абсолютно, двухсотпроцентно уверен, что это не напрасно, потому что мы — навсегда.

Юлька говорила, что она — моя рука. Но теперь мы просто — одно. Единое такое существо.