Читать книгу "Царское дело - Наталья Савушкина"

В доме зажигают свет. Слышен мамин смех, звон посуды. Готовятся пить чай.

«Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…» – поёт из дедушкиного приёмника переливчатый мужской голос. Тае очень нравится эта песня. Когда она звучит, девочка всегда представляет такой вот ранний июньский вечер в бабушкином саду.

– Тайка, иди в лото! – папин голос словно будит Таю, она встряхивает головой, потревожив кудряшки, и бежит к дому.

Сейчас под абажуром с ангелами, на тёплом круге света на столе будут выставляться бочонки, а водящий станет выкрикивать смешные имена чисел: шестьдесят девять – «туда-сюда», девяносто – «дед», одиннадцать – «барабанные палочки».

Тая чувствует, как слипаются глаза, белые цветы на фиолетовом мешочке с бочонками расплываются, и она не успевает закрывать пуговицами квадратики на своей карточке. Папа относит её в кровать.

«Вот и кончился день. Какой он был длинный…» – думает Тая, укрывшись одеялом почти с головой. Она снова загибает пальцы, вспоминая сегодняшний нескучный счёт, шепчет, как стихотворную считалочку: «Ложка, выставка и печь, лейка и фиалка; умывальник-мостик-грядки, парники-подсолнухи». Сквозь щёлки перегородки светит лампочка в бабушкиной комнатке, где-то под потолком совсем тихо звенит одинокий комар. Тая подтягивает колени к животу, накрывает одеялом ухо и уплывает далеко-далеко…

3. Как снова подружиться?

Солнце щекочет нос и ресницы, гладит Таину щёку. Как хорошо просыпаться не от будильника, а просто так, оттого, что солнышко!

Кричит вчерашний сердитый петух. Ласточки щебечут где-то совсем рядом. Все звуки кажутся родными, как будто Тая уже месяц прожила в деревне. Какое-то смутное воспоминание беспокоит её. Было что-то неприятное там, в Москве. Ах, да, история с фантиком… Тая и не думала, что, когда желанное «солнце» будет в руках, она получит так мало удовольствия!.. Да ещё новость о болезни дедушки Мити… Тая чувствует покалывание в глазах. Только не слёзы! Не раскисать!

Рывком она спускает ноги с кровати, встаёт. Поднимает белую бахрому скатерти на тумбочке под иконой, оглядывает своё хозяйство. Платья мама сложила в сундучок, оклеенный изнутри картинками из старых, ещё прошлого века, газет. А краски, пластилин и альбомы Тая раскладывала в тумбочке сама.

Бабушка, услышав Таины шаги по скрипучим половицам, зовёт из кухни:

– Проснулась, деточка? Иди завтракать!

Тая надевает зелёное платье. Ноги стынут на дощатом полу, и приходится надеть гольфы и сандалии. Ничего, скоро полдень, можно будет побегать и босиком.

Бабушка на кухне варит борщ, нарезает свёклу тонким-тонким ножиком. «Мой любимый», – нежно называет его бабушка и берёт с собой повсюду: и в огород, когда надо обрезать усы у клубники, и в лес за грибами. Ножик ездил с бабушкой даже на Курильские острова и в Белоруссию.

На подоконнике, свернувшись под солнечными лучами, лежит Мурзик, серый полосатый кот. Его широкая морда довольно жмурится. Тая не раздумывая хватает кота под брюхо и притягивает к себе. От кота пахнет солнечной пылью.

– Ты оставь его, – говорит бабушка, чистя луковицу. – И так он вчера, бедный, не показывался, с тех пор как вы приехали. Уж и натерпелся страху, ночевать не пришёл. Пусти, пусти, кому говорю…

Бабушка понимает животных так же, как и растения, и так же разговаривает с ними. Кто-то может и не заметить, что кот не пришёл ночевать, но только не бабушка.

Тая вздыхает и отпускает кота. Он встряхивается, испуганно таращась на неё жёлтыми глазами, и тут же прячется за печкой.

Тая снимает с большой кружки блюдце и отпивает чуть тёплое молоко.

– Парное, – говорит бабушка, ласково глядя на Таю. – Пей, детка, поправляйся. Худющая, как не знаю кто, – бормочет она как бы про себя, поворачиваясь к плите.

«Сейчас про нос скажет», – думает Тая.

– Личико худенькое – один нос остался! – вздыхает бабушка.

Довольная, Тая улыбается и тянется к хлебнице.

– Бабушка, а ты Алёнку не видела? – Тая замирает над своей кружкой.

Алёнка – внучка бабы Тони, у которой бабушка берёт молоко. Если на столе молоко, значит, бабушка в их доме была.

– Как же не видеть? Видала. Подросла твоя Алёнка, ничего не скажешь.

– А про меня она не спрашивала?

– Вот чего не было, того не было, – бабушка вздыхает и, глядя на расстроенную Таю, добавляет:

– Ты не жди, она не придёт. Будет делать вид, что ты ей не нужна. Такое дело: деревня. Тут не то что в городе, без вежливости. Ну, ты не расстраивайся. И книжки тут у тебя, и краски. Или вот на огород сходи.

– Спасибо, всё было очень вкусно, – говорит Тая и встаёт из-за стола.

Она бежит в старую избу, из которой дедушка сделал мастерскую. Там стоит Таин велосипед, «Ласточка». Велосипед немецкий, нежно-бирюзового цвета, с иностранной надписью на вилке – не чета обычным «Орлятам» и «Школьникам». Рамы у него нет, а от заднего крыла к центру колеса протянуты красные тонкие резиночки – чтобы платье не попадало в спицы. Настоящий девчачий велик. Тая уже немножко тренировалась на нём в Москве, но в городе кататься совершенно негде, всюду машины, и мама в конце концов запретила выходить с велосипедом на улицу. Зато теперь «Ласточка» на свободе, ждёт не дождётся, когда её оседлают.

– Ба, я на улицу! – кричит Тая из сеней и ловко скатывает велосипед по ступенькам крыльца.

У Алёнкиного дома Тая слезает с велосипеда. Нет ли среди кустов смородины и стеблей георгинов беловолосой головы?

Шевеление в палисаднике заставляет Таю вздрогнуть. Алёнкино жёлтое в горошек платье мелькает среди кустов и скрывается. Тая разочарованно садится на велосипед. Что делать? Звать под окном «Алёнка!», как это принято в деревне? Но ведь Алёнка видела её! И очень может быть, что баба Тоня, которая встаёт рано, чтобы вывести корову на луг, сейчас спит. Вот тогда Тае попадёт! Крикнуть на тихой утренней улице, посреди спокойно копающихся в песке кур? Нет, к этому Тая не готова. Она подкручивает педаль «Ласточки», поправляет резинки на колесе и молчит.

Тае непонятно, почему надо ходить кругами, приглядываться и делать вид, что не замечаешь друг друга. Она чувствует себя неловко. Каждый раз в деревне нужно ко многому привыкать. Почему-то к ней, Тае, деревенские дети подолгу присматриваются, прежде чем принять в игру. Бабушка говорит – завидуют. Но Тае и это непонятно! Зачем завидовать? Почему? Или нужно говорить «за что»?

В прошлом году Тая в первый же день приезда пришла к дому, где все деревенские играли вместе. Ребята, завидев её, убежали, спрятались в сарае и блеяли оттуда, как ягнята. Очень глупо, ведь Тая видела, как они прятались. Сарай был за забором, Тая побоялась войти и всю дорогу домой проплакала. Потом Алёнка рассказала: «На тебе было такое красивое платье! Олька сказала: выпендрилась москвичка, давайте от неё спрячемся!» Тае очень странно, что кому-то может не понравиться, что на ней – красивое платье. А как же иначе? И бабушка, и мама всегда выбирают ей то, что к лицу. Но какое до этого дело другим?