Читать книгу "Пушки царя Иоганна - Иван Оченков"

Надо сказать, что сразу после взятия Смоленска я предлагал королю Сигизмунду заключить мир и обменять пленных по принципу «всех на всех», но король и сейм отказались наотрез. Впрочем, по Филарету я нисколько не скучаю, а вот, скажем, Шеина видеть был бы рад. Но глава церкви действительно нужен, ибо дел в ней невпроворот, а мне лично вмешиваться не очень удобно по многим причинам. Я уже несколько раз заводил речь о выборах нового патриарха, но и тут ничего не выгорело. Боярская верхушка и церковные иерархи встали насмерть: «Патриарх у нас есть, и другого не надо!» Среди служилого дворянства также немало бывших тушинцев, и для них Романов – свой. Но что хуже всего, Филарет отчего-то очень популярен в народе. Любят у нас страдальцев, а он и от самозванца потерпел, и от поляков, и вообще кругом пострадавший. Ну как такого не пожалеть!

Размышляя над этим, я иду и едва не натыкаюсь на инокиню Марфу. Старуха сверлит меня недобрым взглядом и нехотя склоняет голову. Мы с ней стали смертельными врагами после того, как ее драгоценный Мишенька побывал на свадьбе у Федора Панина. И ведь не со зла все получилось! Там молодому человеку приглянулась сестра невесты, о чем он имел неосторожность сказать мне. Я, наверное, тоже не от большого ума, сразу сказал, что женитьба дело хорошее и даже буду посаженым отцом на свадьбе. После чего Мишка кинулся в ноги матери просить благословления… и получил полный отлуп. Дескать, не пара она тебе, и все тут! Тут выяснился любопытный момент. Несостоявшийся царь оказался, с одной стороны, послушным сыном, а с другой – ужасно упрямым человеком, заявившим родной матушке, что в таком случае останется на всю жизнь холостяком. И вот тут я снова влез, куда меня никто не просил. Вместо того чтобы передать дело в руки Ивана Никитича Романова, который наверняка придумал бы, как решить эту проблему, мое величество приперлось к инокине Марфе и наломало там дров. Короче, устав уговаривать взбеленившуюся бабу, почему-то решившую, что этой женитьбой я пытаюсь принизить род потомков Андрея Кобылы, я заявил ей, что она тоже не от царицы Савской ведется, а потому ее дело помалкивать да внуков, коли бог пошлет, нянчить. И вообще, царь я или не царь? Потому свадьбе быть, а вы, женщина, определитесь – мирянка вы или инокиня. В общем, все кончилось тем, что Мишка женился, а его мама переехала в монастырь. И тут случилась еще одна напасть: преставилась прежняя игуменья, и я тонко намекнул местоблюстителю патриаршего престола, что желаю на ее месте видеть Ксению Годунову. Меньше всего я тогда думал о том, чтобы кому-то досадить, но именно так все это и восприняли!

– Что, приехал порадоваться на мое горе?.. – еле слышно спросила Марфа.

– Ты сама себе горе, – вздохнул я в ответ, – не кобенилась бы, так и жила себе спокойно у сына и дочке его радовалась.

Ответом мне был лишь злобный взгляд. Слава богу, хоть не стала кричать, как в прошлый раз, о «порушенной царевне» – видимо, новая игуменья нашла способ умерить вздорность монахини. Впрочем, я уже выхожу, сделав знак Мелентию следовать за мною.

– Подайте коня честному отцу… – хмуро буркнул я Михальскому.

Иеромонах, не переча, ловко вскакивает в седло и, повинуясь новому жесту, занимает место в кавалькаде рядом со мной.

– Что скажешь, батюшка?

– А чего тебе сказать, государь, если я не ведаю, что ты хотел здесь увидеть?

– Да как тебе сказать, Мелентий… думал, нельзя ли здесь школу для девочек устроить.

– Это еще зачем? – искренне удивляется мой духовник.

– За тем, чтобы такими дурами не вырастали.

Иеромонах, вероятно, какое-то время прикидывает, кого именно я имею в виду, и осторожно говорит:

– Прости, государь, но, видно, плохой из меня духовник, если не понимаю я помыслов твоих. То, что заводишь ты школы, ремесла и полки нового строя – мне понятно. Дело это, несомненно, богоугодное. Славяно-греко-латинская академия тоже послужит торжеству православной веры и укрепит царство твое! Но баб-то зачем учить?

– Понимаешь, честной отец, детей воспитывают их матери. И если сама она темная, как инокиня Марфа, то получится у нее в лучшем случае наш Миша, а вот, к примеру, у князя Дмитрия Михайловича Пожарского матушка другого склада была, и хоть одна осталась, а учителей ему нанимала и человека толкового воспитала.

– Так ты за ученость на него опалу возложил? – с невинным видом поинтересовался иеромонах.

– Мелентий… – скрипнул зубами я, – я понимаю, что ты ангельского чину, но Бога-то побойся!

Мой духовник с благожелательным видом наступил мне на самое больное место. Увы, отношения с прославленным полководцем у меня складывались трудно. Будучи, как многие русские, немного консервативным, князь Пожарский некоторые мои нововведения в войсках воспринимал недоверчиво. Он хорошо знал и умел управляться с казаками и поместной конницей и пользовался у них немалым авторитетом. Назначение же пехоты, если это не стрельцы, засевшие в гуляй-городе, ему было непонятно. А уж ощетинившиеся пиками стальные терции, мушкетеры, дающие не менее двух залпов в минуту, и полевые пушки, двигающиеся в промежутках пехотного строя и поддерживающие их в атаке… нет, это решительно было выше его понимания.

Но это еще полбеды: в конце концов, большинство моей армии – как раз поместная конница и казаки со стрельцами, и до полной замены их полками нового строя – как до луны на телеге, но пожалованный, минуя всякое местничество, в бояре, этот полководец – самый худородный в думе. Отчего с ним случаются регулярные местнические споры, подрывающие его и без того неважное здоровье. В общем, устав от всего этого, я отправил Пожарского воеводой в Можайск, что всеми, включая самого князя, было воспринято как опала.

– Государь, – продолжал Мелентий как ни в чем не бывало, – дурное это дело – баб учить. И их не научишь, и среди народа ропот пойдет, дескать, латинщина! Да и какая в Новодевичьем школа? Чему там отроковицы научатся, глядя, как постриженные в инокини знатные боярыни монастырский устав нарушают, чревоугодию предаются да сплетничают! Оно хоть и попритихли при Ольге, а неподобства все одно много.

– Ну, я, честно говоря, тоже так подумал. Неподходящее место, да и время.

– Вот-вот, – поддакивает иеромонах и тут же развивает мысль дальше: – Посмотри хоть на Марью Пушкареву. Ну, приказал ты ее учить, и какова девка вырастет? К старшим непочтительна, над верными слугами твоими насмехается…

– Это над кем же?

– Да хоть над Михаилом Романовым; знаешь, как она его назвала давеча?

– Как?

– Пентюхом хромоногим! Нет, государь, не могу я понять, чего ты ей так много воли дал. Иной раз даже сомневаюсь…

– Тьфу на тебя, Мелентий! Ты же не всю жизнь монахом был, должен понимать, что, когда она родилась, мне от роду всего десять лет было. Ладно, давай о деле поговорим. Корнилий, и ты давай сюда, тебя это тоже касается.

– Слушаю, ваше величество, – поклонился Михальский, поравнявшись с нами.

– На днях в Литву пойдет очередное посольство – предложить ляхам перемирие и обмен пленными. Ты, батюшка, поедешь с ними, а ты, стольник, со своими головорезами – тайком следом пойдешь. Как будете вестями обмениваться – сами договоритесь, это никому, даже мне, знать не надобно. Что хотите делайте, а чтобы я про Владиславово войско все знал!