Читать книгу "О тирании. 20 уроков XX века - Тимоти Снайдер"

Когда американский президент и его советник по национальной безопасности говорят о том, что будут бороться с терроризмом вместе с Россией, они предлагают американскому народу управление посредством террора, то есть планируют использовать реальные, сомнительные или симулированные теракты, чтобы нанести удар по демократии. Российское резюме первого телефонного разговора между президентом и Владимиром Путиным гласит: главы государств «разделили мнение о необходимости объединения усилий в борьбе с общим врагом номер один — международным терроризмом и экстремизмом».

Минутное смятение обеспечивает вечную покорность — вот тот урок, который тираны вынесли из поджога Рейхстага. Для нас урок состоит в том, что естественный страх и горе не должны позволить разрушить наши институты. Смелость не означает отсутствия страха или горя. Смелость заключается в способности сразу распознать признаки управления посредством террора и в готовности противостоять ему, причем сразу после террористической атаки, ровно тогда, когда это сложнее всего.

После поджога Рейхстага Ханна Арендт написала, что «перестала считать, что можно просто оставаться свидетелем».

19. Будьте патриотами

ПОДАЙТЕ БУДУЩИМ ПОКОЛЕНИЯМ ХОРОШИЙ ПРИМЕР ТОГО, ЧТО ЗНАЧИТ БЫТЬ АМЕРИКАНЦЕМ. ИМ ЭТО ПОНАДОБИТСЯ.

Что такое патриотизм? Начнем с того, чем он не является. Непатриотично уклоняться от службы в армии и насмехаться над героями войны и их семьями. Непатриотично дискриминировать в своей компании людей, состоящих на действительной службе в армии, или стремиться отогнать ветеранов-инвалидов от своей собственности. Непатриотично сравнивать поиск сексуальных партнеров в Нью-Йорке с военной службой во Вьетнаме, особенно тому, кто от нее уклонился. Непатриотично избегать уплаты налогов, особенно когда работающие американские семьи их платят. Непатриотично просить работающих американских налогоплательщиков финансировать собственную президентскую кампанию, а затем тратить их средства на нужды собственного бизнеса.

Непатриотично восхищаться иностранными диктаторами. Непатриотично завязывать отношения с Муаммаром Каддафи или говорить, что Башар Асад и Владимир Путин — незаурядные лидеры. Непатриотично предлагать России вмешаться в американские президентские выборы. Непатриотично цитировать российскую пропаганду на встречах со своими сторонниками. Непатриотично иметь общего советника с российскими олигархами. Непатриотично получать консультации по внешней политике у того, кто владеет долей в российской энергетической компании. Непатриотично читать речь о внешней политике, которую написал человек, состоящий на зарплате у российской энергетической компании. Непатриотично назначать советником по национальной безопасности человека, который получал деньги от органа российской пропаганды. Непатриотично назначать госсекретарем нефтяника с финансовыми интересами в России, директора российско-американской энергетической компании, получившего орден Дружбы из рук Путина.

Суть не в том, что Россия и Америка должны быть врагами. Суть в том, что патриотизм подразумевает служение своей собственной стране.

Наш президент — националист, что совсем не то же самое, что патриот. Националист будит в нас самое худшее, а потом говорит нам, что мы лучшие. Как писал Оруэлл, «все время размышляя о власти, победах, поражениях, мести, националист нередко не очень-то стремится знать, что же происходит в мире реальном». Национализм относителен, поскольку единственная истина — это негодование при виде других. Как сформулировал Данило Киш, национализм «не имеет универсальных ценностей, эстетических или этических».

Патриот, напротив, хочет, чтобы страна жила согласно своим идеалам, а значит, пробуждает лучшее в нас. Патриота должно волновать происходящее в реальном мире, поскольку это единственное место, где его страну могут любить и поддерживать. У патриота есть универсальные ценности, стандарты, по которым он судит свою нацию, всегда желая ей добра — и желая, чтобы она стала лучше.

Демократия потерпела поражение в Европе в 1920-х, 1930-х и 1940-х годах, а сегодня она сдает свои позиции не только в Европе, но и во многих других частях мира. Эта история и этот опыт показывают, сколь мрачным может оказаться наше будущее. Националист скажет, что «здесь такое невозможно», — и это будет первым шагом на пути к катастрофе. А патриот скажет, что возможно — но мы это остановим.

20. Будьте отважны

ЕСЛИ НИКТО ИЗ НАС НЕ ГОТОВ УМЕРЕТЬ ЗА СВОБОДУ, МЫ ВСЕ УМРЕМ ПРИ ТИРАНИИ.

Эпилог
История и свобода

Герой шекспировского «Гамлета» — благородный человек, обоснованно потрясенный внезапным приходом к власти злонамеренного правителя. Преследуемый видениями, одолеваемый кошмарами, одинокий и чужой всем, он чувствует, что ему нужно восстановить свое чувство времени. «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить!» — говорит Гамлет. В наше время эта нить, безусловно, порвана.

Мы забыли историю по одним причинам, а теперь, если будем недостаточно внимательны, пренебрежем ею по другим. Нам придется наладить собственное чувство времени, если мы хотим вернуть свою приверженность свободе.

До недавних пор мы убеждали самих себя в том, что в будущем нас ждет все то же самое. Казавшиеся такими далекими травмы фашизма, нацизма и коммунизма как будто безвозвратно теряли актуальность. Мы позволили себе принять политику неизбежности, поддались ощущению, что история может двигаться только в одну сторону: к либеральной демократии. После падения коммунизма в Восточной Европе в 1989–1991 годах мы впитали миф о «конце истории». Мы ослабили оборону, ограничили свое воображение и открыли путь как раз для таких режимов, в невозможности возвращения которых себя убедили.

Разумеется, парадигма неизбежности на первый взгляд тоже представляется своего рода историей. Политики, действующие в этой парадигме, не отрицают наличия прошлого, настоящего и будущего, они даже допускают пестрое разнообразие далекого прошлого. Но настоящее рисуется ими просто как шаг вперед в будущее, уже известное нам будущее расширения глобализации, углубления человеческих знаний и роста благосостояния. Это называется телеологией: трактовка времени, предполагающая движение к определенной и, как правило, желанной цели. Коммунизм также предлагал телеологию, обещая, что в конце неизбежно наступит социалистическая утопия. Но когда четверть века назад этот нарратив рассыпался вдребезги, мы сделали неверный вывод: вместо того чтобы отвергнуть телеологический подход как таковой, мы вообразили, что верен наш собственный нарратив.

Политика неизбежности — это добровольная интеллектуальная кома. До тех пор пока длилось противостояние между коммунистической и капиталистической системами, а память о фашизме и нацизме была жива, американцам приходилось учитывать историю и сохранять в обиходе те понятия, которые позволяли рисовать альтернативное будущее. Но однажды приняв парадигму неизбежности, мы согласились с тем, что история перестала быть релевантной. Если все в прошлом подчинено заданному курсу, нет нужды вникать в детали.