Читать книгу "Надежда гардемарина - Дэвид Файнток"

— Нет. — На лице его появилось упрямое выражение. — Только не это.

Я налетел на него. Защищаясь, он выставил вперед руки, но я вмазал его в стенку. А потом бил плечом еще и еще под ребра и в спину. Не очень сильно, но отвечать на удары он уже не мог — выдохся.

Перед глазами у меня плыли круги. Я услышал хрип — не то мой, не то его — и почувствовал страшную слабость. Тут я заметил, что он схватил меня за руки и не подпускает к себе. Тогда я уперся ногами б пол, стараясь до него дотянуться.

— Мир, — повторил Вакс. — Мир… мистер Сифорт. Я медленно отступил.

— Повтори мое имя! — потребовал я.

— Мистер Сифорт. — Обожания в его взгляде, разумеется, не было, зато появилось уважение.

— Мир, — согласился я.

Мы, пошатываясь, вышли из зала и молча вернулись на первый уровень. Я сразу отправился в душ. Стоя под струями теплой воды, я смотрел, как кровь стекает через водосток в рециркулятор, расположенный ниже, в отсеке двигателей синтеза. Я не считал себя победителем.

Я выстоял. Этого было достаточно.

5

После случившегося Вакс по-прежнему был с гардемаринами груб, а они по-прежнему его побаивались. Со мной он почти не разговаривал, редко называл по имени, однако теперь я был для него Сифортом, а не Ники.

Но что действительно изменилось, к немалому моему удивлению, так это отношение ко мне младших. Я устоял перед Ваксом и теперь был для них самым главным, поэтому они изо всех сил старались завоевать мое расположение.

Особенно Алекс. Судя по всему, он видел во мне настоящего героя. Они с Сэнди поправляли покрывало на моей койке, гладили мои брюки вместе со своими и оказывали мне необыкновенное почтение. Мне это ужасно нравилось, хотя я делал вид, что ничего не замечаю.

Вакс, со своей стороны, старался не перегибать палку. Однажды он заставил Алекса стоять под ледяным душем. Но стоило мне вмешаться, как он беспрекословно подчинился приказу. Алекс вышел из душевой весь синий, дрожа от холода и унижения. Видимо. Вакс понимал, что слово надо держать, но дружеских чувств ко мне у него не прибавилось.

Я ежедневно нес вахту. Иногда вместе с Казенсом, иногда с Дагалоу. При Казенсе я чувствовал себя скованно, все время опасаясь сделать что-нибудь не так. Миссис Дагалоу хотя и не была системщиком, не переставала щебетать о компьютерах. Чтобы доставить ей удовольствие, я слушал с большим интересом — мне нравилось ее общество.

На следующей неделе меня отправили на дежурство в машинное отделение. Тамошний шеф, Макэндрюс, пытался научить меня премудростям синтеза, но мне показалось это совсем неинтересным. Я уже окончательно определил для себя, что недопустимо медлителен в астронавигации, показал себя плохим пилотом и безнадежно туп как механик. Вакс был старше, крупнее и сильнее. Он и Алекс годились в командиры гораздо больше, чем я. Я же доказал свою некомпетентность в навигации, пилотаже, технике, а также способности руководить. Идеальный гардемарин.

Исключением были только шахматы. Тут я мог сосредоточиться. Тридцатисекундный лимит на обдумывание вовсе не давил на меня. Я обычно с нетерпением ждал послеобеденной партии с лейтенантом Мальстремом. Но однажды, когда мы разложили доску, он выглядел как-то подавленно. Я пожертвовал королеву и не успел оглянуться, как объявил ему наиглупейший мат в пять ходов. Вообще-то играл он плохо, но не настолько.

Мы стали убирать фигуры.

— Что-нибудь не так, сэр? — За эти несколько месяцев я успел полюбить Мальстрема. Но это не давало права мне, гардемарину, задавать личные вопросы лейтенанту. Не положено.

Мальстрем ничего не ответил, лишь молча смотрел на меня. Потом медленно расстегнул рубашку, вытащил из брюк, приподнял и повернулся ко мне боком. Я увидел у него на пояснице серо-голубую шишку и посмотрел ему в глаза.

— Что это, мистер Мальстрем? — Я намеренно не назвал его лейтенантом, чтобы он почувствовал, как мы близки. Мы ведь были друзьями.

Он ответил едва слышно:

— Злокачественная меланома.

— Меланома Т?

— Да, так считает доктор.

Болезнь эта была профессиональной. Во время синтеза невозможно оградить людей от N-волны, которая двигает корабль, и через некоторое время N-волны превращали обычную карциному в опасную форму Т, которая развивалась с бешеной скоростью.

Мистер Мальстрем, как и все мы, начинал мальчиком, и у него должен был выработаться иммунитет.

— Но диагноз, надеюсь, не окончательный, сэр. — Почти все виды рака излечивались так же легко, как обычная простуда, но его новая форма — меланома — не поддавалась лекарственному лечению. Пораженный орган приходилось ампутировать, если, разумеется, это было возможно.

— Какие-нибудь меры предприняты?

— Завтра утром. Облучение и противораковые пилюли. Болезнь обнаружена на ранней стадии. Доктор Убуру утверждает, что шансы на выздоровление весьма велики.

— Мне очень жаль, сэр.

— Харв. — Наши глаза встретились. — Здесь, в каюте, называй меня Харвом. — Должно быть, он действительно был потрясен. Я заставил себя произнести непривычное имя.

— Мне очень жаль, Харв. Но уверен, все будет хорошо.

— Надеюсь, Ники. — Он заправил рубашку. — Не говори ничего остальным.

— Конечно. — Разумеется, командир знал. Может, знали и лейтенанты. Но гардемаринов посвящать в это не следовало. И матросов тоже.

— Возможно, я несколько дней пробуду на больничном, если мне станет плохо от лекарств. Приходи, поучишь меня играть в шахматы.

Прощаясь, я улыбнулся:

— Каждый день, сэр. — Я отдал ему честь. Он знал, что это в знак моей привязанности к нему, и ответил тем же.

— Господи Боже, Спаситель наш, нынче на судне «Гиберния» второе января 2195 года. Благослови нас, наш полет и дай здоровья и благополучия всем на борту нашего судна.

— Аминь, — горячо произнес я.

Лейтенанта Мальстрема не было. Мы с Амандой снова оказались за одним столиком. На этот раз я попал в компанию колонистов: семья из пяти человек хотела начать новую жизнь на Окраинной колонии — следующей после Надежды остановке. Еще не разграбленные ресурсы этих новых колоний привлекали Трэдвелов и многих других, бежавших с отравленной и перенаселенной Земли. Конечно, у нас были колонии на Луне и Марсе, но не всех привлекала жизнь под куполами или в «муравейниках». Они искали открытое пространство и свежий воздух. С воздухом было особенно трудно.

Эмигрировать, разумеется, могли не все. Лишь обеспеченные люди. Романтический порыв, который увел Трэдвелов на расстояние шестидесяти девяти световых лет от дома, восхищал меня, но я не мог себе представить, как им удастся это перенести. Миссис Трэдвел была изможденной и какой-то натянутой, ее руки постоянно находились в движении. Муж ее — приземистый, смуглый и мускулистый — больше походил на рабочего, чем на инженера по среде обитания, как было указано в его документах.