Читать книгу "Плен - Женя Декина"

Это ненадолго отвлекло Марину, но все равно, как только толстая тряпка, брошенная на широкую деревянную швабру, поехала по полу, снова накатила привычная тоска по старшей. Уже давно не накатывала – с месяц назад выбросила тряпку из ее последней футболки.

Дни, доверху наполненные делами, а в голове только одна повторяющаяся мысль: что еще я не сделала? Не помыла посуду. Помыла. Что еще я не сделала? Не сходила в магазин. Сходила. Что еще я не сделала? Не вернула долг. Вернула. Что еще я? Что я?

Это было похоже на то, что она однажды видела в крохотном экранчике цветного телефона. Ехала в церковь в полупустом трамвае, позвякивавшем на поворотах, и увидела у мальчика, сидевшего рядом, игру – сверху падали квадратные кирпичи, а маленький человечек бегал внизу и двигал их так, чтобы они составлялись ровными рядами. И построенный ряд пропадал.

– И все мы так, Господи, – проговорила Марина вслух.

Мальчик, отвлекшись, пропустил кирпичик, человечка завалило, нападало ему по голове, и он умер. От этого Марине стало так грустно и покорно, что она расплакалась. И удивленный мальчик долго присматривался к ней украдкой, делая вид, что играет. Не могла же женщина расплакаться из-за игрушечного человечка в экранчике?

Вечерами бывал телевизор – те же стареющие артисты, с густо нарисованными лицами, иногда фильм, по выходным – церковь: поставить свечку за упокой мамы, отца и за здравие старшей. Думать о ней не хотелось, молиться тоже, но Марина все равно это делала – батюшка настаивал. Говорил, что Марина потом поймет, а сейчас пусть молится. Через силу.

Марина подумала, что Нина может сидеть в комнате и молчать дальше, а потому, чтобы пристыдить ее хорошенько, лучше бы помириться – выманить ее. А чтобы помириться, можно испечь торт или сварить абрикосового варенья. В палатку на углу завезли по дешевке подгнившие.

Старшая обожала абрикосовое. Целую банку могла за раз, а потом болела. Нина абрикосовое не любит – значит, торт. Она, конечно, всегда была другая. Довольно пытливая девочка, задающая странные вопросы об устройстве всего – от газовой плиты до рецепта пирога. Марина не любила много говорить, но иногда что-то знала, и тогда объяснять ей нравилось. Она постоянно сравнивала Нину со старшей в детстве и не находила ничего похожего. Старшая постоянно щебетала обо всем подряд, все просыпала, переворачивала, носилась как угорелая и умудрялась падать на ровном месте, а оттого вдумчивая и аккуратная Нина казалась не по годам взрослой. А теперь и она туда же. Дурная кровь свое берет.

14:01. Катя

– Я тебе говорил, давай подберу! Дороги свободные, нет, на метро поперлась! – поприветствовал Катю оператор. – Быстрей давай! У него в четырнадцать тридцать встреча, а мне еще картинку выставить надо!

Они вбежали в холл, мгновенно проскочили мимо охранника, кивнувшего оператору, и понеслись к лифту. Видимо, оператор приехал вовремя и уже обо всем договорился. Катя снова почувствовала это. Время.

Время неумолимо сгущалось. Катя физически ощущала, как со свистом уплотняются дни, сжимаясь в череду наползающих друг на друга событий, встреч, лиц, как густеет воздух, а мир вокруг от бесконечного повторения становится устало-насыщенным, тяжелым. Как извечный, приторный, ванильно-шоколадный кекс по утрам, который она даже не сама выбрала. Говорила по телефону и не успела раскрыть меню, махнула рассеянно официанту, и он принес его.

И кофейня постоянно эта же, потому что не нужно терять доли секунд на осмотр зала, выбор места и траектории до столика, да и официант уже знает, что она торопится, а потому сварил кофе к ее приходу – в пять пятьдесят пять. Это еще не завтрак по купону, но заказ он пробьет, как обычно, уже в шесть.

Рука холодна, взгляд пуст, а она сама будто давно отключилась от происходящего, и в каждую секунду с удивлением обнаруживает, что событие, которое она только что вписала в ежедневник, уже вот и происходит, и произошло, и она каким-то образом его уже описала для газеты, сняла, смонтировала. Всегда на «ты» – имени не запомнить, и здороваться на всякий случай со всеми, кто чуть дольше задерживает взгляд.

Лица и фигуры, слившиеся в неразличимое пятно, голоса, разные, но фальшивые, как один, сигналы несущихся мимо машин, мутные отсветы фонарей на выщербленном асфальте – смотри, чтобы бликов в кадре не было, ни года, ни месяца, только дни недели. Да, хорошо, конечно, я сверюсь со своим расписанием. Могу в среду с часу до двух, вместо обеда или в любой день поздно вечером. Да. После десяти. Отлично. И во всем этом неразличимом гуле вибрирующего мира пульсация собственного сердца – быстрее, быстрее, еще быстрее.

Ей все чаще снилось, как она бежит по сходящейся внутрь спирали, и конец неумолимо ближе, бежать все труднее, но теперь, уже попав в зону гравитации, не бежать невозможно. Она просыпалась от ужаса за пару минут до звонка будильника и жалела о том, что не доспала это время.

Катя понимала, что так дальше нельзя, и про «остановиться и отдохнуть», а потому злилась, когда ее пытались образумить. А ее постоянно пытались. Подружка, с восторгом порхавшая между полок с изящными шпильками, убеждала Катю примерить что-то поженственнее ее вечных скороходов на толстой подошве. Катя послушно примеряла, внезапно вспоминая, что она девочка, и даже покупала что-то, носила и через пару дней убирала в шкаф – для особенного случая. Но ничего особенного не происходило, да и не могло произойти – она не успевала. Не успевала в театр, в кино, на прогулку, даже еду она готовила глубоко за полночь – и сразу на несколько дней. Да и как можно было развлекаться, зная, что ее Нина, ее маленькая глупая сестричка, сейчас там? Нет, она наверняка сыта, одета и обута, хорошо учится, но она с матерью. И с каждой секундой отупляющее зомбирующее ее влияние усиливается. Что вырастет из ее милой и доброй девочки? Такая же упрямая тупоголовая лошадь с завода? Нет, Катя должна успеть. Как только Нине исполнится восемнадцать, она заберет ее к себе, устроит в лучший вуз, может быть, даже платно, а потому надо еще постараться, отправит в группу реабилитации, на какие-нибудь театральные курсы, на курсы развития фантазии и в школу креативности. Все это влияние, все эти зажимы психики, все, воспитанное в ней матерью, надо выветрить, сломать, рассеять. Катя купит ей красивую одежду, научит краситься и укладывать волосы, покажет, какой должна быть нормальная семья. Хорошо бы к этому моменту родить. Но пока не по карману, конечно. Деньги. На все нужны деньги. Много денег. И каждый раз, распахивая портмоне, Катя видела огромные черные глаза своей Нины под мутной пленкой – фотография обтрепалась по краям, но еще не выцвела. И каждый раз Катя повторяла свое обычное: «Потерпи, девочка моя, я тебя вытащу. Потерпи еще немного. Уже скоро».

И весь этот тяжелый вихрь, эта бешеная погоня за деньгами – в полном одиночестве. Не всегда, конечно. Случались какие-то романы, а когда-то у Кати даже был муж. Помощи от него она никогда не требовала, потому что нечестно – это ведь ее цели, ее карьера, ее сестра, он, в общем-то, не обязан. Но через пару лет все чувства выветрились, рассеялись в этом бешеном урагане, и осталась только мысль: нет, не тот.