Читать книгу "Танкисты - Сергей Зверев"

– Значит, они по этому мосту под прикрытием авиационного налета смогут перебросить нам во фланг танки и мотопехоту. И атакуют в самом уязвимом месте.

– Правильно понимаешь, взводный. Ты у меня не самый опытный, но самый смышленый. И экипажи у тебя хорошо подготовленные. Почти все сверхсрочники, есть и те, кто финскую прошел. А боевой опыт ничем не заменишь: кто не боится выстрелов, тот уже может многое на холодную голову. Я бы тебе дал огнеметный танк, да сгорел он два дня назад в бою. Так что остается тебе расстрелять этот мосток к чертовой матери. Как только «лапотники» их улетят, срываешься с места – и вперед по балочке вдоль речушки. Если столкнешься с немцами, с их передовым отрядом, всеми силами в бой не ввязывайся. Оставь один танк для прикрытия, свяжи их боем, а сам туда, на выполнение основной задачи. И связь, держи связь.

– Есть держать связь, – с готовностью ответил Алексей, чувствуя, как внутри у него снова появляется знакомое ощущение предчувствия боя.

Раньше это казалось холодком страха, который где-то глубоко внутри шевелится и беспокоит. Но потом Соколов понял, что это не страх за себя, свою жизнь. Это было страхом не справиться, страхом подвести. Но он научился справляться и с этим. В первый же свой бой. Древняя как мир истина пришла в голову сама, и только потом Алексей вспомнил, что где-то уже об этом в юности читал. Она заключалась в простом тезисе: «Если ты не попробуешь однажды, то никогда так и не узнаешь, сможешь или нет». А еще в танковой школе ему, Алексею, сказал однажды старшина учебной роты. Сказал после того, как курсант Соколов не преодолел в первую свою попытку препятствие за рычагами танка. Алексей попросту тогда испугался, что перевернет машину, повредит ее. «Самое большое мужество, сынок, – сказал седоусый старшина с наградами за Халхин-Гол и финскую войну, – это не мужество встретить свою личную смерть стойко. Самое большое мужество принять на себя ответственность. Для тебя, как для будущего командира, это во сто крат важнее. Тебе и самому вести людей на смерть, и на смерть их отправлять. И по-другому никак. Война!»

Они еще час обсуждали будущую операцию взвода Соколова. Потом комбат отпустил молодого командира поспать пару часов перед боем. Проснулся Алексей в землянке от толчков в плечо дневального и нарастающего гула. Он открыл глаза и мгновенно проснулся. Этому он на войне тоже научился очень быстро. Гул был знакомый – с таким звуком шли на цель вражеские бомбардировщики. Звук моторов «Юнкерсов» Соколов знал уже очень хорошо и не мог перепутать с другими самолетами. Не глядя на часы, он сразу определил время – примерно пять часов утра, судя по пробивающемуся светло-серому свету через щель брезента, натянутого у входа в землянку вместо двери.

Подняв по тревоге личный состав отделения, он приказал готовиться к бою. Проверено все, что приготовлено еще с вечера, каждый знал свою задачу в предстоящем бою. Командиры отделений, каждый со своим экипажем, провели беседу, объясняя важность предстоящего боя и важность поставленной задачи. Через сорок минут, когда «Юнкерсы» заходили для атаки уже на третий круг, в расположение взвода пришел капитан Заболодько.

– Готов? – коротко спросил он, прервав доклад и пожав молодому лейтенанту руку.

– Так точно, товарищ капитан. Взвод готов выступить в любую минуту.

Комбат посмотрел внимательно на молодого командира, кивнул и повернулся к позициям корпуса, которые нещадно перепахивали бомбами немецкие бомбардировщики. Круг за кругом они заходили над позициями, пикировали со страшным воем и вываливали свой смертоносный груз. И снова уходили под облака, снова вставали в круг, и все повторялось.

– Все, выдыхаются, – вдруг заявил Заболодько. – Отдавай приказ «по машинам», взводный. Жди приказа по радио. Сигнал к атаке «Зима». Запомнил? Я в штаб корпуса.

Еще раз пожав руку лейтенанту, комбат двинулся между деревьями к блиндажу штаба. Снимая на ходу с головы пилотку, проверяя другой рукой пистолет в кобуре на ремне, Соколов побежал к танкам, выкрикивая на ходу команды. Танкисты быстро стали занимать места в машинах. Запрыгнув на броню, Соколов спустил ноги в люк, нашел разъем кабеля рации и присоединил к протянутому снизу Логуновым шлемофону. Все, теперь потекли самые напряженные, томительные минуты ожидания. Потом будет проще – приказ отдан, машины пошли, и все зависит уже только от тебя. А пока… Пока он сидит на люке и смотрит вперед, где «Юнкерсы» в небе разворачиваются и уходят на запад, а над позициями корпуса стоят дым и пыль. И, кажется, ничего живого там уже не осталось. Но Соколов сам бывал под такими бомбежками и артобстрелами и знал, что пройдут всего минуты и начнут подниматься головы в запыленных касках, начнут руки стряхивать землю с плеч и потных спин, поставят на брустверы станковые пулеметы, появятся винтовки из-под шинелей, которыми их заботливо на время обстрела укрывали бойцы. И снова бой, и будут они отражать атаку за атакой. Гибнуть, но снова отражать силами тех, кто еще будет жив. И от того, как выполнит задачу взвод под командованием Соколова, будет зависеть в том числе и исход сегодняшнего боя. Может быть, оборона и без него выдержит, но вот потери в случае его неудачи будут очень большими.

– Две Семерки, я Тюльпан, как слышишь? – вдруг сквозь треск послышалось в шлемофоне. Алексей тут же прижал пальцами к горлу ларингофон и ответил:

– Я Две Семерки, слышу вас хорошо, Тюльпан.

– Две Семерки, вам «Зима». Повторяю, Две Семерки, вам «Зима»!

– Понял вас, Тюльпан! Выполняю! – почти крикнул Соколов и переключился на внутреннюю связь. – Внимание, Охотники, я Две Семерки. Заводи!

Заурчали стартеры, рокотом двигателей трех танков наполнился лесок. Первым повернул и пошел вниз, между деревцами танк Соколова с бортовым номером 077, потом 078 – танк Огольцова, потом 079 – Никитина. Алексей оглянулся на свои машины, застегивая шлемофон и готовясь спуститься в люк. «Мальчишество, – подумал он. – Я сейчас так горд, что командую взводом «тридцатьчетверок», как будто об этом мечтал с детства. А может, и мечтал. Танкистом стать мечтал. На современных могучих танках воевать мечтал».

Закрыв люк, Алексей проверил его ход вверх и вниз. Закрывать люки танкисты не любили, хотя приказ был на этот счет строгий и наказывали командиры за это регулярно. Во время боя люк легко могло заклинить, и тогда из танка всем членам экипажа через люк механика-водителя или нижний люк не выбраться. Можно сгореть заживо.

Танки спустились в низинку и постепенно исчезли из поля зрения наблюдателей со стороны позиций корпуса, только башни иногда показывались из-за кромки со стороны реки. Алексей держался обеими руками за ручку панорамного перископа и смотрел вперед и влево. По боевому расписанию во время марша и атаки командир наблюдает за передним и левым секторами, заряжающий за правым.

– Омаев, не спишь? – спросил Алексей в ТПУ. – Как обзор?

– Обзор нормальный, готов открыть огонь, – бодро отозвался чеченец. – Пока целей не показалось.

«Да, – с усмешкой подумал Соколов, – обзор у него нормальный. Там через эту дырочку толщиной с большой палец видно только, как небо меняется местами с травой во время движения танка. Ладно, подскажем, сориентируем, лишь бы он был готов. А Бабенко ведет танк плавно, – оценил командир. – Неровности глотает новой подвеской, не дергает. С таким водителем можно и на ходу стрелять. Попадать не получится, потому что все равно не прицелишься, но хотя бы вести психологический обстрел атакуемых позиций можно. В уставе это есть – стрельба с ходу. Только на старых «БТ» с пружинной подвеской стрелять при движении по пересеченной местности, да еще на большой скорости, было опасно – так раскачивало машину на ходу, что можно было снаряд пустить прямо перед собой в землю».