Читать книгу "Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами - Николас Дж. Карр"

Наша интеллектуальная зрелость как личностей чем-то напоминает процесс создания рисунков или карт окружающей нас действительности. Мы начинаем с примитивных, буквальных отображений того, что видим вокруг себя, а затем переходим к более точным и более абстрактным пред­ставлениям о географическом и топографическом пространстве. Иными сло­вами, мы последовательно продвигаемся от изображения того, что видим, к изображению того, что знаем. Винсент Вирга, эксперт в области картогра­фии, сотрудничающий с Библиотекой Конгресса США, заметил, что стадии развития наших картографических навыков очень похожи на общие стадии когнитивного развития ребёнка, выявленные Жаном Пиаже, швейцарским физиологом, жившим в XX веке. Мы прогрессируем от эгоцентричного, детского, чисто чувственного восприятия мира к более абстрактному и объек­тивному взрослому анализу накопленного опыта. «Поначалу, - замечает Вирга, описывая процесс улучшения качества карт, изо­бражаемых детьми, - восприятие и способность к отображению действитель­ности не вполне соответствуют друг другу; присутствуют лишь простейшие топографические связи, а перспективе или расстояниям не уделяется доста­точного внимания. Затем начинает развиваться интеллектуальный "реализм" позволяющий изобразить всё что угодно с помощью более пропорциональ­ных связей. И наконец, появляется визуальный "реализм", использующий для достижения результата научные расчёты».

Все те шаги, что мы делаем в этом процессе формирования интеллекту­альной зрелости, заметны при детальном изучении истории картографии. Первые карты, созданные человеком, были нацарапаны палкой в грязи или камнем на скале. Они не были детальными и напоминали детские каракули. Постепенно рисунки становились более реалистичными. В них появились реальные пространственные пропорции, причём даже при изображении зон, неподвластных человеческому взгляду. Со временем реализм обрёл науч­ность - как с точки зрения точности, так и с точки зрения степени абстрак­ции. Картографы начали пользоваться сложными инструментами, такими как компасы, указывавшие направление, и теодолиты для измерения угловых расстояний. Они стали всё чаще полагаться на математические расчёты и фор­мулы. В ходе последовавшего за этим интеллектуального скачка карты стали использоваться не только для того, чтобы максимально детально изобразить те или иные регионы Земли или небесной сферы, но и для выражения идей: создания плана битвы, анализа распространения эпидемии или прогноза роста народонаселения. «С точки зрения мышления, интеллектуальный процесс преобразования пространственного опыта в пространственную абстракцию оказался настоящей революцией», - пишет Вирга.

Историческое развитие картографии не просто отражает развитие чело­веческого мышления. Карты помогали продвигать и направлять именно те интеллектуальные преимущества, которые и были призваны отражать. Карта представляет собой средство коммуникации, не просто накапливающее и передающее информацию, но также и навязывающее определённый спо­соб наблюдения и размышления. По мере развития картографии распростра­нение карт приводило к распространению идей самих картографов о том, как они воспринимают и осмысляют мир. Чем чаще и активнее люди использо­вали карты, тем чаще их разум воспринимал реальность в рамках, заданных картами. Влияние карт простиралось куда дальше, чем их основное предна­значение (оформление границ собственности и прокладывание маршрутов). «Использование для отображения реальности некоего урезанного заме­щающего носителя, - поясняет историк-картограф Артур Робинсон, - явля­ется впечатляющим действием само по себе». Но ещё более впечатляет то, что карты «способствовали развитию и эволюции абстрактного мышления» в обществе. «Комбинация урезанной реальности и построения аналогичного ей пространства является выражением абстрактного мышления крайне высо­кой уровня, - пишет Робинсон, - поскольку позволяет человеку обнаружить структуры, которые могли бы так и остаться неизвестными, если бы не были нанесены на карту». Технология создания карт обеспечила человеку новое и более ясное мышление: он смог лучше, чем прежде, видеть невидимые силы, формирующие и его окружение, и само его существование.

То, что карты сделали в отношении пространства, а именно превратили природу в искусственную и интеллектуальную концепцию, механические часы сделали в отношении времени. На протяжении большей части челове­ческой истории люди воспринимали время как непрерывный циклический поток. Если время и можно было как-то «фиксировать», то это происходило с помощью инструментов, использовавших природные процессы: солнечных часов, по которым можно было определить время с помощью движения тени, песочных часов, в которых песок перетекал из верхней части в нижнюю, или клепсидр, через которые бежал поток воды. Человек не нуждался ни в точном измерении времени, ни в разбиении дня на меньшие отрезки. Большинство людей вполне могло обходиться для определения времени наблюдениями за движением Солнца, Луны или звёзд. Говоря словами французского медиеви­ста Жака Ле Гоффа8, жизнь «управлялась аграрными ритмами, проходила без спешки, без озабоченности точностью или производительностью».

Ситуация начала меняться ближе к концу Средних веков. Первыми людьми, которым потребовалось более точное измерение времени, были хри­стианские монахи, чья жизнь вращалась вокруг строгого расписания молитв. В VI веке нашей эры святой Бенедикт приказал своим последователям читать молитвы по семь раз в день в определённое время. Ещё через шестьсот лет монахи-цистерцианцы обра­тили на пунктуальность ещё более пристальное внимание. Они разделили день на регламентирован­ную последовательность действий и рассматривали любой факт опоздания или отклонений от порядка как оскорбление Господа. В связи с необходимостью точно учитывать время монахи оказались первыми, кто серьёзно занялся вопросами развития хро­нометража. Именно в монастырях были собраны первые механические часы, движение элементов в них обеспечивалось с помощью гирь. Именно там впервые зазвучали голоса колоколов, следя за которыми люди могли более ритмично выстраивать свою жизнь.

Стремление к точному соблюдению времени вырвалось за пределы монастырей. Королевские и княжеские дворы Европы, владевшие огром­ными богатствами и охочие до новинок и гениальных открытий, захотели заполучить себе часы и начали вкладывать деньги в их производство и совер­шенствование. По мере того как люди перемещались из деревень в города и начинали работать на рынках, мельницах и фабриках, а не в полях, их дни превращались в набор ещё более сегментированных фрагментов, начало каждого из которых знаменовал звон колокола. Как пишет Дэвид Лэндис в своей книге об истории времени «Революция во времени», «звон колоко­лов сигнализировал о начале работы, перерыве на обед, закрытии город­ских ворот, начале и окончании работы рынков, начале работы городского собрания, чрезвычайных ситуациях, закрытии питейных заведений, времени уборки улиц, народных волнениях и прочих событиях, для каждого из кото­рых во всех крупных и небольших городах существовали свои собственные системы сигналов».

Необходимость в более жёстком планировании и синхронизации работы, транспорта, увлечений и даже отдыха послужило толчком к быстрому раз­витию технологии часового дела. Стало недостаточно того, чтобы каждый большой или малый город жил по своим часам. Теперь время должно было стать единым для всех - в противном случае не могли развиваться ни тор­говля, ни промышленность. Единицы измерения времени обрели единство- минуты, секунды, часы, а часовые механизмы стали куда более совершенными и способными измерять эти величины с большей точностью. К XIV веку меха­нические часы получили повсеместное распространение и превратились в практически универсальный инструмент, координирующий даже самые незначительные действия в рамках нового урбанистического общества. Города соревновались друг с другом за то, чтобы устанавливать в башнях своих ратуш, церквей или дворцов самые современные часовые механизмы. По свидетельству историка Линна Уайта, «ни одно европейское сообщество не могло гордо поднять голову до тех пор, пока не становилось облада­телем механизма, в котором планеты двигались бы по установленным циклам и эпициклам, ангелы трубили в трубы, петухи кричали в уста­новленное время, а апостолы, короли и пророки двигались бы в разные стороны под ритм часового боя».