Читать книгу "История Петербурга наизнанку. Заметки на полях городских летописей - Дмитрий Шерих"

Оно и сегодня живо в умах многих петербуржцев. Хотя и не имеет под собою никаких оснований.

Печальное место

Здесь ли стрелялся Пушкин?

Предыдущая глава уже перевела нас из века восемнадцатого в девятнадцатый, и здесь один за другим следуют сюжеты персонального свойства, связанные с жизнью или смертью наших великих соплеменников. С сердцем Кутузова мы уже разобрались, теперь пора приняться за последнюю дуэль Пушкина. Не пугайся, дорогой читатель, само по себе это событие ничуть не подлежит сомнению: в январе 1837 года Александр Сергеевич стрелялся у Черной речки, получил смертельное ранение и через два дня умер.

Только вот где эта дуэль состоялась? Несмотря на то, что место дуэли Пушкина, отмеченное гранитной стелой с медальоном, известно каждому петербуржцу – но есть ли это в самом деле место дуэли?

Основания для сомнений есть, и очень даже капитальные. Так уж получилось, что установлением места рокового поединка занялись спустя многие годы после трагедии. Одним из первых на эту стезю ступил, кажется, юный барон Эммануил Александрович Штейнгель. Вот красноречивый фрагмент его воспоминаний, напечатанных в январе 1887 года «Петербургской газетой»: «В 1851/52 году, зимою, отцом моим была куплена за Старокомендантской дачей Чернореченская ферма, только что построенная на самой Черной речке, куда он вскоре переехал на житье со всем своим семейством; в то время мне было 10 лет. Во время одной из прогулок мне захотелось осмотреть соседнюю (Старокомендантскую) дачу. Дворник ее, старый унтер-офицер лет шестидесяти, Иван, хорошо знавший меня, на мои вопросы рассказал, что лет 12–14 тому назад он видел сам лично около забора дачи, как приехали четверо господ и как двое стреляли друг в друга…

Когда дворник окончил свои объяснения, я просил его показать мне место поединка, что он исполнил…

Обо всем этом, пришедши домой, я рассказал моему отцу, с которым мы вместе отправились под вечер на указанное место и, выдернув два кола из ближайшего забора, воткнули их довольно глубоко в землю на месте падения Пушкина…

Много позднее, в одно лето короткое время гостили у меня мой добрый друг и двоюродный брат Василий Николаевич Неппен, ярый поклонник Пушкина, и хорошие друзья мои Виктор Яковлевич Краковский и Ланской. Мы все отправились на место поединка и порешили поставить Пушкину прочный столбик, для чего взяли бревнышко в 2–3 вершка толщины и 3 аршина длины со двора фермы, добыли топор и лопату, вбили его в землю, выкрасили и каждый из нас написал не крупно подходящие строки из Пушкина. Многим лицам показывал я впоследствии это печальное место…»

Вот она, точка отсчета: рассказ мемуариста, которому в описываемый момент было совсем не много лет и который узнал правду о месте дуэли со слов дворника, помнившего что-то про четырех господ. Не слишком солидный источник, что и говорить. Особенно если учесть, что Эммануил Александрович не был так уж педантичен в своих мемуарах. Известно, в частности, что зимой 1851/52 года ему было уже 12 лет – и то ли он округлил свой тогдашний возраст, то ли сдвинул события во времени. Впрочем, самодельный знак Штейнгеля и его добрых товарищей (с Виктором Краковским, кстати, он учился в Училище правоведения) существовал в самом деле, современникам он попадался на глаза и упоминания о нем в старой прессе сохранились.

Но вот где именно находился этот знак, сегодня сказать трудно.

А вот крупнейший издатель России Яков Алексеевич Исаков ни о каком таком знаке не упоминает, хотя и должен был (по идее) видеть его зимой 1858 года. Готовя к выпуску пушкинские сочинения, он предпринял свою попытку установить место дуэли и обратился за помощью к секунданту поэта Константину Карловичу Данзасу.

«Переехавши мост у Ланского шоссе, повернули налево, по набережной, и потом направо, на дороге в Коломяги, – вспоминал потом Яков Алексеевич подробности поездки. – По левую сторону дороги остались строения комендантской дачи, по правую – тянулся глухой забор огорода. Проехавши этот длинный забор, мы остановились. За этим забором, по словам Данзаса, в 1837 г. начинался кустарник и потом лес, который продолжался параллельно во всю длину Ланской дороги. В недальнем расстоянии от забора он указал мне место, где происходила дуэль. В наш приезд, в 1858 г., кустарника этого мы уже не нашли, он вырублен, и земля разделена; оставалось только около канавок несколько молодого березняка, занесенного снегом».

Заметили разницу, уважаемый читатель? Яков Исаков с Константином Данзасом нашли место дуэли по правую сторону от дороги, тогда как барон Штейнгель указал на левую сторону, где стояли строения комендантской дачи. Немудрено, что издатель не заметил знака, изготовленного бароном со товарищи.

Как бы то ни было, воспоминания о своей поездке Яков Исаков увековечил дважды: вначале в 1863 году, издав книгу «Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина. Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта Константина Карловича Данзаса», а потом в 1880-м, рассказав со страниц популярной тогда газеты «Голос» о поездке на Черную речку. Это был тот самый рассказ, который мы уже процитировали, и сопровождался он подробнейшей инструкцией, как найти роковое место. И вот тут разгорелась дискуссия.

«Хотя г. Исаков даже опубликовал план места поединка вправо от коломягской дороги, пройдя комендантскую дачу, но это указание не особенно твердо, потому что трудно верить, чтобы дуэль состоялась на открытой поляне вблизи от дороги и в снежное время. Напротив, большая часть местных старожилов указывает на противоположную сторону, т. е. влево от дороги, к числу лиц, знакомых с этим местом, принадлежит и арендатор огорода вблизи комендантской дачи по Черной Речке № 5, В.Д. Мякишев, который указывает тот пень большого дерева, в четырех шагах от которого стоял Пушкин». С таким утверждением выступил в «Петербургской газете» некий Дмитрий Лобанов, который и сам предпринял свои поиски.

Эту же точку зрения разделил художник Владислав Яковлевич Рейнгард, чье мнение опубликовал очень распространенный тогда журнал «Нива»: «Вас. Дм. Мякишев, арендатор огородов Комендантской дачи, указал мне действительное место, где был смертельно ранен Пушкин. Сначала я было усомнился, так как указание совершенно не совпадало с указанием г. Исакова, но по дальнейшим расспросам вполне убедился в истинности его слов».

Мякишев со Штейнгелем против Исакова с Данзасом? Задетый Яков Алексеевич вступил в сражение, доказывая свою правоту. Количество публикаций на взволновавшую всех тему росло быстро: четырежды писала об этом газета «Голос», шесть раз «Петербургский листок», были еще статьи в «Санкт-Петербургских ведомостях» и «Новом времени», а также многочисленные перепечатки самых значительных выступлений в провинции – в тамбовской, пермской, орловской, харьковской газетах. К единому мнению участники дискуссии не пришли, и в конце концов спор затих – до 1887 года, когда спор разгорелся с новой силой, а на арену среди прочих участников вышел уже знакомый нам барон Штейнгель. Появилась тогда и весьма категоричная статья в газете «Новое время», автор которой, 12 лет проживший на даче в Коломягах, по пунктам разбирал гипотезу Якова Исакова и делал вывод, что она неверна: по его утверждению, Яков Алексеевич просто не разобрался в нюансах местной топографии. Такого же скептического взгляда придерживался автор и на теорию Мякишева: по его мнению, это являлось лишь попыткой «придать знаменитость своему огороду». В общем и целом автор этот был солидарен с бароном Штейнгелем: Пушкин стрелялся по левую сторону дороги на землях Комендантской дачи.