Читать книгу "Под небом Ривьеры: Не торопи любовь - Эдуард Снежин"

Когда она протянула руку за деньгами, я опять ощутил острое дуновение жасмина.

— Почему бы нет! — воскликнул я, снова подчиняясь ее магии. — Вы меня интригуете!

Дама улыбнулась:

— Вон там маленькая кафешка. Я не люблю больших ресторанов.

— А-ля франце! — подбоченился я и предложил спутнице руку.

15. Дама с Амстердама

В кафе кроме нас сидело всего две пары.

— Земфира, — представилась спутница.

— Интересное у вас имя. Пушкинское.

— Я турчанка. Так как вас зовут?

— Дмитрий.

— Сколько вам лет?

— Тридцать.

— Вот как! Совсем молодой. Я постарше вас, на пять лет.

— Господи, выглядите вы, без лести, восхитительно!

— Спасибо. Стараюсь.

— Ну, что мы закажем? — подвинул я ей меню. — У меня это второе кафе за вечер.

— А что же ушли из первого?

Я чуть помедлил, взглядом изучая ее лицо. Она смотрела на меня внимательно и без тени кокетства.

— Вам я, пожалуй, попозже объясню, заказывайте! — обратил я ее внимание на подошедшего официанта.

— Так, — сказала Земфира, переключаясь на меню. — Мне бутылочку «Божеле», вам коньяк?

— Ну да, — махнул я рукой.

— Бутылочку «Греми», — и, в ответ на мой протестующий взгляд — «Много!»: — Вина много никогда не бывает!

Дама заказала также по паре киевских, оливье и семгу в кляре.

— У вас рафинированный вкус, — сделал я ей комплимент, как только отошел официант.

— Ох, моя слабость интеллигентные мужчины! — вознаградила она меня, видимо, за «рафинированный вкус». Но… в то же время я понял, что это серьезная заявка, и мне вдруг стало весело — впервые за пять дней я на время перестал думать о Лене.

— Так расскажите, почему вы не играли?

— О, это мой фикс. Я ведь местная, в казино похаживаю иногда, но сама выиграла только в первый раз, потом ну никак! И главное, выигрышные номера всегда были рядом с моим. Один игрок разъяснил мне, что есть такая мистика — вы знаете, на какую фишку ставить, но черт вас сбивает в последний момент, и вы ставите рядом!

— Интересно! Верите в эту чепуху?

— Вы, наверно, технарь, но никак не гуманитарий!

— Точно, инженер-электронщик.

— Вот видите! Этот ветеран рулетки подсказал мне, что если я буду указывать, куда ставить игроку, посетившему казино первый раз, то всегда будет выигрыш! Так и было, когда я стала так практиковать.

— По мне было заметно, что я в первый раз?

— Да это сразу видно — я вас вычислила еще у входа, когда вы озирались по сторонам.

— Так что ж не дали мне сыграть еще раз?

— Выигрыш бывает только один раз! Я это проверила на других.

— Но ведь сначала я проиграл, только во второй…

— Тут виноваты вы! — прервала она меня. — Вы слишком хотели выиграть в первый раз, а таким не везет, как и штатным игрокам. Почему вы так хотели? С деньгами плохо?

— С деньгами хорошо, плохо без денег, — стандартно пошутил я, — но не в этом дело.

И постепенно, подливая коньяку (Земфира тоже перешла на него, преисполняясь сочувствием ко мне, несчастному), я рассказал почти незнакомой женщине историю своей несостоявшейся любви. В пьяном состоянии русский человек склонен изливать душу. Когда я выплеснул почти весь давящий душу груз, мне стало весело, я прервал рассказ и бодро рокировался:

— Да все это чепуха! Рядом такая красавица — я с вами расставаться так просто не хочу!

— Мужчина всегда должен быть откровенным в беседе с женщиной, — похвалила она. — Тогда и ей легче принять решение.

— В таком случае на такси — и ко мне в санаторий — я в комнате один!

— Что, у нас дармовых денег мало? В гостиницу при казино!

Номер мы получили без труда за американский полтинник, я заказал еще шампанского и фруктов — крепкие напитки и закуски в горло уже не лезли.

Мы выпили, закусив шоколадкой. Я взял Земфиру за руку.

— Какая у тебя кожа гладкая, сказал я.

— У меня все тело такое! — жеманно пропела дама фразу из рассказа Чехова, обнаружив гуманитарную грамотность, и кокетливо покрутила плечиками.

— Мы ведь не дети, Земфира. Правда?

— Правда. Только ты меня моложе.

— Ну, это не самый большой недостаток. — И я, подойдя сзади, поцеловал женщину сначала в шею под ухом, а потом повернул ее голову и поцеловал в губы.

Земфира молчала. В ее глазах я прочитал: «Что дальше?»

Я поднял ее на руки и пересадил на кровать, а сам сел рядом. Внимательно глядя в ее большие глаза, я медленно расстегнул платье и взялся за трусы. Земфира не сопротивлялась, но взглядом и движением плеч показала, что я делаю что-то не то. Я понял, что женщина любит прелюдию сверху и обнажать надо все тело, в том числе мое. Тогда я разделся, оставшись в одних трусах, и снял с нее платье, а потом бюстгальтер. Груди были еще очень ничего, хоть и не топорщились вверх, как у Лены. Я покрутил ей соски. По реакции Земфиры я понял, что исправляюсь, и она позволила снять с нее трусики. При этом в моей пьяной голове закрутились озорные стишки а-ля Пушкин:

Я е…л ее шутя, Груди белые крутя, То как зверь она завоет, То заплачет как дитя.

Я снял и свои трусы, застоявшийся от безделья орган прореагировал правильно и моментально встал. Я положил Земфиру на кровать, мягко, но настойчиво упершись ей в плечи. Картинка, открывшаяся под трусами, оказалась живописной.

Видно было, что треугольничек волос аккуратно подправлен бритвой, еще я уловил все тот же запах жасмина — женщина явно следила за собой и в самых потайных уголках своего тела.

Я ткнулся в вожделенное место. Не тут-то было. Она не пускала. Я руками попытался разнять ее ноги. Ноги разошлись, но как только я попытался пристроить свой орган, сошлись снова.

«Так. Видимо, я мало обработал ее сверху, — подумал я и опять, с песней в душе, взялся руками за груди. Но дама ждала чего-то другого. — Чего она хочет?»

Я закрыл глаза и представил на месте Земфиры Лену. С каким сладострастием впился бы я губами в соски ее грудей, а языком — в ее лоно, не знавшее такой мужской ласки!

Но с Земфирой мне этого делать не хотелось, поэтому все попытки обладания ею свелись к взаимной борьбе за проникновение. Интереснее всего, что при всем этом моя дама постоянно улыбалась! «Ну и стерва!» — подумал я. Наконец мой измученный орган сдался и опал. Я поднялся и хотел надеть трусы, чтобы не испытывать позора от того, что женщина будет созерцать ни на что не годный отросток.