Читать книгу "Третье пришествие. Демоны Рая - Виктор Точинов"

Холм Хогбенсов угодил в Зону – оказался возле самой ее границы, но все же внутри Периметра. Разумеется, военные пытались их выселить. Разумеется, не получилось. Хогбенсы как облюбовали свой холм несколько веков назад, так и будут жить на нем, пока самим не надоест.

Огромный, уродливый, обросший неимоверным множеством пристроек дом-лабиринт на вершине холма был лишь видимой и малой частью владений Хогбенсов. Под холмом имелся лабиринт куда более обширный и запутанный, протянувшийся, по слухам, на многие-многие мили. Про Хогбенсов вообще ходило много слухов…

Однако Сэмуэл «Волдырь» Хогбенс с младенчества рос не в семейном гнезде – в «детском саду» под присмотром Элайи Эбенштейна. Некоторые свойства малыша Сэмми показались чересчур экзотичными даже его родителям, личностям далеко не заурядным.

Сэмми (предположительно) аномал-ультразвуковик с очень широкими возможностями, – живой локатор, живой звуковой лазер. Обладает звуковой сверхчувствительностью: посылать специальные звуковые сигналы, как у сонара, ему не обязательно, достаточно собственного биения сердца, которое к нему же и возвращается в отраженном виде, принимается (предположительно всей поверхностью черепа) и преобразуется в зрительные образы. В мозгу рождается достаточно четкая картина окружающего мира.

Все это, повторюсь, предположительно. Абсолютно умозрительная теория Эйнштейна. Прямому и непосредственному изучению Волдырь недоступен. Все приборы, пытающиеся «заглянуть» ему внутрь, сгорают мгновенно. И те, что пытаются снять параметры внешними датчиками – электрокардиографы, электроэнцефалографы и т. д., – сгорают тоже.

В свое время Эйнштейн, крайне раздраженный поломками дорогостоящей аппаратуры, недрогнувшей рукой вписал Сэмми Хогбенсу в карточку аномала маркировку «Волдырь». А в графе «тотем» накорябал слово, каким выражаться в приличном обществе не принято. Впоследствии нехорошее слово заменили четырьмя вопросительными знаками, но Волдырем Волдырь так и остался, больно уж подходило это прозвище к его бугристому мягкому черепу…

А еще Сэмми отличался необыкновенно ранним и бурным умственным развитием, он был умнее всех мутантов «детского сада», вместе взятых. А в России стал умнее не только всех мутантов Вивария. На сотрудников, вздумавших померяться с Волдырем интеллектом, я бы ставку делать не стал…

Он в совершенстве знал несколько языков, освоив их самоучкой. Он запоем читал книги из нашей техбиблиотеки, и не какой-нибудь научпоп, а серьезные пособия для профессионалов, причем из самых разных, не пересекающихся областей знания. Он обыгрывал в шахматы Эйнштейна (а тот, пожелав сделать карьеру шахматиста, смог бы выступать на турнирах гроссмейстерского уровня).

И спроси меня, я бы затруднился ответить, кто кого на самом деле изучает: мы Сэмми Хогбенса или он нас.

Так что не стоит удивляться, что после эвакуации Новой Голландии именно Волдырь оказался во главе колонии беглых мутантов, поселившихся в опустевшем Виварии.

Удивляться, даже изумляться стоило другому: каким ветром его занесло сюда, на берег ушедшего под землю Форелевого ручья?

* * *

Ошибиться в свете фонаря со свежей батареей было невозможно: он, Сэмми. Второго такого нигде не отыщешь… Тщедушное тельце ребенка и огромная голова, лишенная малейшего следа растительности. Стоит, уставился на нас пустыми глазницами, покрытыми гладкой белесой кожей.

Глаз в нашем понимании у Волдыря нет вообще. И тем не менее он наверняка прекрасно «разглядел» нашу группу первым, без помощи фонаря. Его ультразвуковое «зрение» в свете не нуждается.

И отец, и звероиды изумлены не меньше моего. Немая сцена затягивается, становится неловкой.

– Привет, Сэмми! – нарушаю я наконец молчание. – Давно вернулся в родные пенаты?

Надо полагать, мрачные пророчества Волдыря сбылись, и колония на Новой Голландии уничтожена. Слишком много оставалось на законсервированной базе ценных припасов, чтобы ее могли надеяться удержать два десятка мутантов. Но как, лопни моя печень, Сэмми Хогбенс умудрился нас опередить?! Знал короткий путь в Хармонт – и ни словом не обмолвился, отпустил нас в полное опасностей путешествие?!

– Сэмми-то я Сэмми, да не тот, кого ты знал, Питер, – доносится с того берега. – И никогда не уезжал из этих мест.

Разумеется, я ему не верю. И не понимаю, зачем Волдырь затеял эту глупую игру.

– Тогда ты, наверное, победитель конкурса двойников? Отличный грим, поздравляю.

– Хорошая попытка, но мимо… Есть другие варианты?

Издевается, прыщ на ножках… Шутки шутит. И тут я соображаю, что разговор наш идет на английском, хотя в последние годы общались мы с Волдырем исключительно по-русски. Мелочь, конечно, никак не доказывающая, что перед нами другая личность.

– Кончай горбатого лепить, Сэмми, – говорю я, возвращаясь к языку родных берез.

Он молчит несколько секунд, потом отвечает, по-прежнему мовой Шекспира:

– Русский я понимаю, но некоторые идиомы меня затрудняют. Если это действительно, как я подозреваю, обвинение во лжи, то просто посмотри на мои руки, Питер.

Он поднимает свои кукольные ручонки, вытягивает ладонями к нам. Я вглядываюсь: на ладонях по шесть пальцев.

Шестые – коротенькие, рудиментарные, абсолютно не функциональные – нелепо торчат наособицу, ближе к запястью.

Да, именно с такими ручками принесли в «детский сад» младенца Сэмми. Но Эйнштейн решил, что это атавизм, вроде прибылого пальца у собак, и будет в жизни только мешать. Небольшая операция – и руки Волдыря приобрели почти нормальный вид.

Приходится признать: действительно не наш Сэмми.

– Вы братья-близнецы? – высказываю новую догадку, уже всерьез.

Не богатую же фантазию проявили Хогбенсы-старшие при выборе имен для двойни.

– В точку! – подтверждает шестипалый Сэмми. – И братья, и близнецы, но не только…

Его последняя фраза вызывает желание задавать новые вопросы. Но по следу со своими головорезами идет Лопата, одержимый нехорошими намерениями касательно моей персоны. И с каждой минутой дистанция сокращается.

– Ты можешь вывести нас на поверхность, Сэмми?

– Не вопрос.

– Тогда нам надо как-то к тебе переправиться… Здесь можно перейти вброд, а?

– Можно. Но не советую.

– ???

– Червяги. Они питаются любой органикой, но живое мясо для них – деликатес. Как для людей та икра, что трескает твой приятель.

Дракула действительно воспользовался короткой заминкой, вытащил из рюкзака початый бочоночек икры и приложился к нему. Я не обращаю внимания на нарушение дисциплины, я вспоминаю «Сметанку» и вечер ностальгических воспоминаний пополам с безудержным враньем. Червяги… Сам придумал новых монстров, будто мало их в моей жизни встречалось, – и накликал, и притянул…

Разумеется, Сэмми-второй сказал иначе: «longworms», но для себя я перевел как «червяги».