Читать книгу "Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн"

Мы приехали к девяти часам утра. Акушерка, спокойная женщина средних лет с британским акцентом, провела нас в маленькую смотровую и спросила:

– Хотите послушать, как бьется сердце вашего ребенка?

Ну конечно, ответили мы. И напряженно вслушивались, пока она водила по животу Дженни чем-то вроде микрофона, подключенного к динамикам. Мы сидели с застывшими на лицах улыбками, пытаясь услышать сердцебиение малыша, но в динамиках раздавался лишь невнятный шум.

Акушерка сказала, что в этом нет ничего необычного.

– Все зависит от положения плода. Иногда вообще ничего нельзя услышать. А возможно, просто слишком рано. – Она предложила сразу перейти к аппарату УЗИ. – Давайте посмотрим на вашего малыша, – бодро предложила она.

– Наш первый взгляд на младенца Гроги, – подхватила сияющая Дженни, поворачиваясь ко мне.

Акушерка провела нас в кабинет УЗИ и велела Дженни лечь на кушетку, рядом с которой стоял монитор.

– Я принес пленку, – сказал я, помахав кассетой.

– Пусть пока она побудет у вас, – ответила акушерка, подняла блузку Дженни и начала исследовать ее живот инструментом, внешне похожим на хоккейную шайбу. Мы уставились на экран компьютера с непонятным бесцветным изображением.

– Хмм, этот, по-видимому, ничего не улавливает, – произнесла акушерка бесстрастным голосом. – Попробуем вагинальное УЗИ, так вы узнаете гораздо больше подробностей.

Она вышла из кабинета и спустя несколько минут вернулась с другой медсестрой, высокой крашеной блондинкой с монограммами на ногтях. Медсестру звали Эсси. Она попросила Дженни снять трусики и ввела датчик с надетым на него презервативом в ее влагалище. Акушерка оказалась права: изображение стало более четким. Она навела фокус на плод, напоминавший крошечный темный мешочек на бесцветном фоне, и одним щелчком мыши увеличила изображение, а потом еще дважды. Однако, несмотря на все манипуляции, мешочек казался размытым и бесформенным. Где маленькие ручки и ножки, которые должны сформироваться к десятой неделе, по утверждениям авторов пособий для беременных? Где крошечная головка? Где бьющееся сердце? Дженни изо всех сил тянула шею, чтобы увидеть изображение на экране. Она все еще надеялась и спрашивала, изнывая от нетерпения и изредка издавая нервный смешок:

– Ну, что там?

Мне хватило одного взгляда на лицо Эсси, чтобы понять: ответ будет совсем не тем, какой мы хотим услышать. Внезапно я понял, почему она ничего не говорила, пока увеличивала изображение. Она ответила на вопрос Дженни ровным голосом:

– Не совсем то, что вы ожидали увидеть к десяти неделям.

Я положил руку на колено Дженни. Мы оба продолжали всматриваться в комочек на экране, словно могли вдохнуть в него жизнь.

– Дженни, думаю, есть проблема, – продолжала Эсси. – Сейчас я позову доктора Шермана.

Пока мы сидели в тишине, я понял, что имеют в виду люди, когда рассказывают, как у них перед обмороком в глазах начинают мелькать черные точки. Я почувствовал отток крови от лица и звон в ушах. Если я не сяду, пронеслось в сознании, то упаду. Насколько ужасно это будет выглядеть? Моя мужественная жена, стоически воспринимавшая неприятное известие, и ее муж, лежащий на полу без сознания в окружении медсестер, которые пытаются вернуть его к жизни с помощью нашатыря. Я присел на край кушетки, одной рукой взяв Дженни за руку, а другой – поглаживая ее шею. Глаза жены наполнились слезами, но она не плакала.

Доктор Шерман, высокий мужчина с колоритной внешностью, немного резковатый, но приветливый, подтвердил, что зародыш мертв.

– Сомневаться не приходится, мы обязательно услышали бы сердцебиение. – Он тактично пересказал нам то, что мы уже знали из прочитанных книг. Одна из шести беременностей оканчивается выкидышем. Таким образом природа отсеивает слабых, отстающих в развитии, имеющих серьезные нарушения. Видимо, вспомнив о беспокойстве Дженни по поводу спреев от блох, он добавил, что мы ни в чем не виноваты. Он дотронулся рукой до щеки Дженни, наклонился, будто хотел поцеловать ее, и сказал:

– Мне очень жаль. Вы сможете повторить попытку через пару месяцев.

Мы с Дженни молчали. Чистая кассета неожиданно оказалась совершенно ненужной. Было очень больно смотреть на нее и думать о нашем слепом наивном оптимизме. Я спросил у врача:

– Что нам теперь делать?

– Нужно удалить плаценту, – сказал он. – Сто лет назад вы бы даже не узнали, что у вас выкидыш, пока не началось бы кровотечение.

Он предложил нам переждать выходные и вернуться в понедельник на операцию, во многом напоминающую аборт, при которой зародыш и плацента удаляются из матки. Но Дженни хотелось поскорее забыть обо всем этом, как о кошмарном сне, да и мне тоже.

– Чем скорее, тем лучше, – ответила она.

– Хорошо, – согласился доктор Шерман, ввел Дженни специальный препарат и удалился. Мы слышали, как он, пройдя по коридору, зашел в соседнюю смотровую и принялся шумно поздравлять будущую маму, добродушно подшучивая над ней.

Оставшись вдвоем, мы с Дженни крепко обнялись и сидели так, пока не раздался легкий стук в дверь. Вошла пожилая женщина с кипой бумаг.

– Мне очень жаль, дорогая, – посочувствовала она Дженни. – Мне так жаль. – Она показала документ, который нужно было подписать: расписка в том, что клиент ознакомлен с возможными рисками, сопряженными с операцией.

* * *

Когда доктор Шерман вернулся, он развил бурную деятельность. Врач ввел Дженни сначала валиум, потом промедол; операция прошла быстро, хотя, может, и не совсем безболезненно. По крайней мере у меня возникло впечатление, что лекарства начали действовать уже после окончания операции. Все было позади, а Дженни лежала в полуобморочном состоянии.

– Следите, чтобы она не переставала дышать, – сказал врач, выходя из кабинета. Я не поверил собственным ушам. Разве контролировать ее дыхание – это не его работа?

В документе не говорилось: «У пациента в любой момент может остановиться дыхание из-за передозировки барбитуратов». Но я делал то, что мне велели. Громко разговаривал, растирал жене руки, слегка похлопывал ее по щекам, твердил что-то вроде: «Эй, Дженни! Как меня зовут?» Но она отключилась от внешнего мира.

Через несколько минут к нам заглянула Эсси. Бросив мимолетный взгляд на бледное лицо Дженни, она исчезла, но буквально через несколько секунд вбежала с мокрым полотенцем и нашатырем, который сунула Дженни под нос и держала там, казалось, целую вечность, прежде чем появилось слабое шевеление. Я продолжал громко разговаривать с женой, заставляя ее дышать глубоко, чтобы выход воздуха долетал до моей ладони. Ее кожа была мертвенно-бледной. Я пощупал пульс: 60 ударов в минуту. Стал лихорадочно прикладывать мокрое полотенце к ее лбу, щекам, шее. Наконец Дженни пришла в себя, но было видно, что она очень слаба.

– Ты заставила меня поволноваться, – выдохнул я. Она безучастно посмотрела на меня, словно пытаясь понять, почему это я из-за нее волновался, и снова отключилась.