Читать книгу "Нарисуй ее тень - Эльвира Смелик"

– Спасибо, – сказала Женя на прощание, и Бариновой отчего-то стало немного не по себе.

Она проводила девочку взглядом, не сдержалась, и получилось неприязненно. Потому что хотелось сказать вдогонку: «Обойдусь я без твоего «спасибо». Лучше оставь в покое моего сына. Вот это будет настоящая благодарность. Разве у тебя других забот сейчас нет, кроме как любови крутить? Так я…» Но тут удалось взять себя в руки. Хотя к окну Инна Владимировна опять подошла, убедилась, что сегодня Женю во дворе больницы никто не ждет.

Не хватало еще!

Женя, само собой, не подозревала, что за ней наблюдают. Она прошагала по тротуару до угла здания. Сумка на плече, руки в карманах, смотрит под ноги. Одета в узкие джинсики и бесформенную теплую толстовку с капюшоном. Волосы рассыпались по плечам, свешиваются на лицо. Ну абсолютно невразумительно.

Не подходит эта девочка Косте, совершенно не подходит. Как бы яснее выразиться? Она совсем другого круга, другой судьбы. И даже внешнее сходство их семей – обе неполные, в обеих мать в одиночку воспитывает детей – не объединяет, а разделяет еще сильнее. Обстоятельства-то совершенно разные.

Инна Владимировна сделала свой выбор осознанно: не хотела ни от кого зависеть, не собиралась ни под кого подстраиваться. А Самойлова – сплошное недоразумение.

Ладно, был бы единственный ребенок, а то ведь – двое. Зачем? А отец их неизвестно где. И, возможно, даже не один отец, а разные. С Самойловой станется. Сама таких выбрала: ненадежных, легкомысленных. Зато, наверное, по большой любви.

Инна Владимировна усмехнулась.

Любила, любила, однако удержать не сумела. Один сбежал, она – ко второму. И девочка, надо думать, в мать. Но теперь-то у нее мысли другим заняты. Не до Кости. И сразу спокойнее стало на душе у Инны Владимировны, она теперь и сына не столь настойчиво выспрашивала, где он время вечерами проводит. И рисовал он не всяких там Снегурочек, а весьма нейтральные картинки. Старинный парусный корабль в море, уютный деревенский дворик, устремленные в небо вершины гор.

– Костя, а ты умеешь рисовать в этом… в векторе? – как-то вечером поинтересовалась Баринова.

Костя глянул сначала озадаченно: где мама таких терминов нахваталась? Потом ухмыльнулся снисходительно:

– Ну, умею.

– А это вообще что значит? – полюбопытствовала Инна Владимировна.

– Это в компьютерных программах специальных, – объяснил Костя. – А чего ты вдруг спрашиваешь?

– Сейчас, – довольно проговорила Инна Владимировна, сходила в прихожую за сумкой, выудила из нее бумажный лист и начала рассказывать: – Да знакомая попросила узнать. Она детский развивающий центр открывает. Ну, Любовь Геннадьевна… может, помнишь? И ей нужно символ этого центра нарисовать. То есть не совсем нарисовать. Она его сама набросала. – Баринова протянула сыну листочек, который держала в руках. На нем красовался лисенок, забавный, мультяшный: по-человечески стоящий на задних лапах, большеглазый, радостный, неестественно ярко-рыжий, в футболке с улыбающимся смайликом. – Его надо… как это правильно сказать? Перевести в вектор. Так называется?

Костя утвердительно кивнул, взял рисунок, а Инна Владимировна продолжала:

– Чтобы на… сайт поставить и можно было печатать на буклетах, на наклейках… на чем надо. И надо, чтобы он в разных позах был. В трех хотя бы. Чтобы не все одинаково. Ты можешь это сделать?

Сын еще раз посмотрел на лисенка, пожал плечами:

– Я-то могу.

Как-то чересчур загадочно прозвучало.

– Что-то не так? – насторожилась Инна Владимировна.

Костя опять повел плечами:

– Ну вообще-то обычно в таких случаях спрашивают: а сколько я за это получу?

– Костя! – В одно восклицание Баринова сумела вложить и изумление, и разочарование, и возмущение, и упрек, но сын не смутился, не устыдился, не пошел сразу на попятную.

– Нет, я, конечно, понимаю твою Любовь Геннадьевну. Почему бы не сэкономить на знакомстве? Раз есть возможность заполучить даром, зачем ее упускать? Но это, – Костя помахал в воздухе эскизом, – работа. И она стоит денег. И Любовь Геннадьевна в курсе, я уверен. Иначе бы к профессионалу обратилась, а не у меня попросила бы узнать.

Вот уж не ожидала Инна Владимировна от Кости такого. В ответ на просьбу матери выставлять расценки. Да столь безапелляционно и самоуверенно.

– Надо же, как ты заговорил! Резко же поменял отношение к своим художествам. С чего бы вдруг?

Ответа Инна Владимировна не особенно ждала и сама разобралась, что к чему. Не иначе как предприимчивая Женя успела поплакаться о своем бедственном положении. А Костя-то! Дождался подходящего момента, прицельно отбил недавний удар – причем мудрой материнской фразой.

– Ты же сама мне говорила, что благотворительность хороша в меру. Или твоя Любовь Геннадьевна собирается детей бесплатно развивать, по доброте душевной? Ну, тогда я тоже без вопросов за так нарисую.

– Да ладно, – сердито отрезала Инна Владимировна, – не надрывайся.

Сердилась она не только на Костю. На себя отчасти.

Молчать надо было про лекарство, не подкидывать девчонке новую заботу. Вон она как проблему легко решила, сгрузила на посторонние плечи. Недаром же заветную упаковочку на следующий же день притащила. Знала, что без денег не останется. Есть ведь у кого попросить. И кто не откажет. Потому что порядочный, потому что доверчивый, потому что влюбленный. Потому что в этом возрасте мысли у них на одном переклинены, даже у самых правильных. А у девчонки есть что предложить взамен. Такая точно не постесняется.

Инна Владимировна сжала губы, нервно втянула воздух.

– А вот интересно, зачем тебе деньги понадобились?

– Деньги никогда не помешают, – философски заключил Костя и добавил весьма миролюбиво: – Не все же у тебя просить. Не такой уж я маленький.

Выкрутился. Причем с помощью незамысловатых расхожих фраз, азбучных истин. Но Инне Владимировне хотелось спросить прямо: «Уж не для Жени ли ненаглядной?» Но от такой прямоты ничего, кроме скандала, не получится.

– Вот, Кость, ты подозреваешь в корысти Любовь Геннадьевну, – тоже миролюбиво, спокойно, сдержанно. – А не думаешь, что другие люди тоже так свои знакомства используют? Видят к себе хорошее отношение и начинают на этом играть. Ловят на сострадании и доверчивости. Еще и нарочно несчастными, обиженными прикидываются, чтобы побыстрей цели достичь. Или обещают все возможное и невозможное.

Костя смотрел ошарашенно.

– Мам, ты о чем это сейчас?

Не хочет понимать, не хочет. Нарочно отгораживается, театрально округляет глаза, делает удивленное выражение лица.

Еще и разговор умело перевел.

– Мам, ну почему ты не хочешь понять, что для меня это действительно серьезно? Для тебя «художества», а я к этому как к настоящему делу отношусь. Как к профессии. Моей профессии. Уже сейчас. И хочу, чтобы другие думали, что для меня рисование – не так просто. Не развлекуха, а работа. Которая – знаешь? – деньги приносит. Так же, как твоя. И если Любовь Геннадьевна согласна…