Читать книгу "Крестный путь Петра Столыпина - Виктор Воронин"

Приобретённая Плеве репутация сурового и даже жестокого человека также отнюдь не справедлива. При внешней суровости, подчеркнутой величавости и некоторой замкнутости – экспансивности Витте в нём вовсе не было – он на деле отличался отзывчивостью к чужому горю; душевной черствости в нём совершенно не было. Подчинённых своих он, правда, считал нужным держать в некотором страхе, причём не мог воздержаться от едкого по их адресу юмора, почему вообще не пользовался в их среде симпатиями. Однако людей, умевших ему отвечать и оберегавших собственное достоинство, он, безусловно, предпочитал людям подобострастным и по отношению к ним изменял своё отношение (ещё один фактор, объясняющий, почему Столыпин был выделен фон Плеве. – Авт.). Низкопоклонством и хотя бы безответным выслушиванием его едких замечаний и сарказмов его нельзя было взять. Наоборот, таких людей он презирал, причём резкость его обращения с ними увеличивалась».

Известно, что фон Плеве высоко отзывался о Столыпине. Единственное, что он отмечал, его склонность к «фразе и позе». Впрочем, вероятно, на неизменно саркастично настроенного министра такое впечатление произвело то, что Пётр Аркадьевич в случае несогласия с указаниями начальства последовательно отстаивал свою точку зрения.

Вполне логично, что в апреле 1902 года, после ставшего шоком для России (ранее подавляющему большинству казалось, что опасность террора после уничтожения «Народной воли» больше никогда не вернётся) убийства Сипягина, царь доверил МВД именно фон Плеве. Николай II не сомневался в том, что у того «не будут дрожать руки» в борьбе с вновь поднявшим голову революционным террором. В свою очередь, фон Плеве понимал, что времени у него для проведения эффективных мер крайне мало, поэтому следовало, насколько это было возможно в условиях забюрократизированной системы управления, расставить по губерниям людей, на которых мог опереться шеф МВД.

Исходя из вышесказанного, вполне понятны причины, почему новый министр внутренних дел правительственной телеграммой срочно вызвал в Петербург Столыпина из германского города Бад-Эльстер, где тот с семьей находился на отдыхе, и предложил ему должность гродненского губернатора (предыдущий губернатор Николай Петрович Урусов перед этим был назначен полтавским губернатором). Хотя для Столыпина это и стало полной неожиданностью, он не сомневался и последовал сформулированному в «Капитанской дочке» принципу: «на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся». Предводитель ковенского дворянства ясно видел, что империя вступила в эпоху новых потрясений, и считал, что не имеет морального права отказаться от назначения, сулившего ему, как минимум, лишь трудности и неудобства. И вот назначение свершилось. 30 мая Николай II подписал указ следующего содержания: «Ковенскому Губернскому предводителю Дворянства, Двора нашего в звании Камергера, Статскому Советнику Столыпину Всемилостивейше повелеваем быть Исправляющим должность Гродненского губернатора, с оставлением в придворном звании». Так Столыпин стал самым молодым, на то время, губернатором в империи…

Для глубоко провинциального Гродно назначение нового губернатора из Рюриковичей, пользовавшегося уже определённой известностью в столице, стало незаурядным событием – его приезда ожидали со смешанным чувством надежды и страха. Вот как «Гродненские епархиальные ведомости» описывали приезд Столыпина во вверенную ему губернию: «21 июня в 3 часа пополудни изволил прибыть в г. Гродну к месту новой службы в должности губернатора Гродненской губернии бывший губернский предводитель дворянства Ковенской губернии, камергер Двора Его Императорского Величества Пётр Аркадьевич Столыпин. С вокзала Его Превосходительство проследовал в кафедральный Софийский собор, где был встречен кафедральным протоиереем Н. Диковским, ключарём собора М. Белиной и церковным старостой. Приложившись к местным святыням, г. губернатор изволил поинтересоваться историей собора, его святынями, его средствами и материальным обеспечением соборного притча. В тот же день Его Превосходительство посетил преосвященного Иоакима, епископа Гродненского и Брестского. Затем Его Преосвященство нанёс визит губернатору в 5 часов вечера. 22 июня в 11 часов г. губернатор изволил принять православное городское духовенство во главе с кафедральным протоиереем и редактором «Гродненских епархиальных ведомостей» Николаем Диковским. В 12 часов того же дня в губернаторском доме состоялось представление его превосходительству инославного духовенства и служащих в гражданских учреждениях г. Гродны».

Заметим, что на упомянутой встрече в губернаторском доме Столыпин дал ясно понять присутствующим, что теперь в крае появилась твёрдая власть. Процитируем ключевой тезис его речи: «Будучи назначен исполняющим должность гродненского губернатора, я прежде всего выражаю твёрдую уверенность, что мои с вами служебные отношения установятся в скором времени к обоюдному нашему удовольствию. Убеждён в этом, так как полагаю, что прислушиваясь к искренне высказанному верному мнению и относясь с уважением к мирному труду, начальник губернии тем самым приобретает право требовать неуклонного и добросовестного исполнения своих решений. Что же касается ведомств, мне не подчинённых, то от представителей их я ожидаю помощи и содействия в общей нашей работе, состоящей в проведении здесь русских государственных начал».

Прежде чем рассказать о работе Столыпина в Гродно, зададимся вопросом: почему фон Плеве решил предложить Столыпину именно Гродненскую губернию? Думается, что его логика достаточно очевидна. Хотя губерния была одной из самых маленьких в империи (состояла только из девяти уездов), она входила в число наиболее проблемных в силу своего пёстрого этнического состава. Чтобы справиться с её управлением, губернатор уже должен был иметь определённый опыт руководства территорией со сложным этническим и конфессиональным составом.

Уроженец Гродненской губернии, известный белоэмигрантский публицист и философ, Иван Лукьянович Солоневич (автор известных книг «Россия в концлагере» и «Народная монархия»), чей отец при Столыпине редактировал «Гродненские губернские ведомости», оставил любопытную оценку положения в губернии перед приездом нового губернатора: «Край, сравнительно недавно присоединённый к империи и населённый русским мужиком. Кроме мужика, русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России. Тышкевичи, Мицкевичи и Сенкевичи – все они примерно такие же белорусы, как и я. Но они продались. Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии, даже без пролетариата и без ремесленников… масса настроена революционно. Было очень трудно доказать читателям Чернышевского, Добролюбова… и Милюкова тот совершенно очевидный факт, что ежели монархия отступит, то их, этих читателей, съедят…

Вот губернатор. Он обязан поддерживать русского мужика против польского помещика. Но сам-то он – помещик. И поместный пан Заглоба ему все-таки ближе белорусского мужика. У пана Заглобы изысканные манеры, сорокалетнее венгерское и соответствующий палац, в котором он с изысканной умильностью принимает представителя имперской власти. Губернатору приходится идти или против нации, или против класса. Петербург давил в пользу нации. Все местные отношения давили в пользу класса. Польский Виленский земельный банк с его лозунгом «Ни пяди земли холопу» запирал для крестьянства даже тот выход, который оставался в остальной России. Белорусское крестьянство эмигрировало в Америку». И следующий вывод Солоневича, почему крестьяне из Гродненской губернии были вынуждены переселяться за океан, так как «на просторах Российской Империи» для этого мужика места не нашлось: «…губернаторы были слишком бездарны и глупы, чтобы организовать или землеустройство, или переселение».