Читать книгу "Королева Виктория - Екатерина Коути"

И что за леди без увлечения благотворительностью? В конце в 1836 года, когда они с матерью гостили в Клэрмонте, объектами ее внимания стали цыгане. Принцесса захаживала к ним в табор – разумеется, в сопровождении фрейлин, – приносила гостинцы и живо интересовалась их обычаями. «Их любовь к своим супругам, родителям и детям весьма велика, так же как их доброта и внимательность к больным, немощным и старикам. Их нравы отличаются чистотой, за исключением пристрастия к мелкому воровству и гаданию»[39], – проявила толерантность принцесса. В конце зимы в таборе родился малыш, и цыганки предложили дамам выбрать имя для новорожденного. Фрейлины отказались, а Виктория, чьего мнения никто не спросил, еще долго на них дулась. Будь она сама себе хозяйка, называла бы цыганенка в честь дяди Леопольда, ведь они родились в один день!

* * *

Несмотря на разногласия с ее матушкой, Вильгельм хорошо относился к племяннице. Человек от природы незлобивый, он видел, что девочка тяготится опекой матери и по мере сил пытался ей помочь. Во время конфирмации[40] Виктории в июле 1835 года часовня дворца Сент-Джеймс была полна гостей. Посмотреть на принцессу, наряженную в белое кружевное платье и белый чепчик, пришли все родные и близкие. В толпу гостей затесался сэр Джон Конрой. Заметив недруга, король громогласно объявил, что свита герцогини слишком велика, и сэру Джону пришлось удалиться.

Для Виктории этот день все равно закончился слезами. Проповедь архиепископа Кентерберийского была чересчур затянутой, атмосфера в церкви – накалившейся от интриг и июльской жары, а мама волком смотрела на короля. Ах, почему ни одно торжество не обходится без скандала?

Виктория и предположить не могла, что не за горами еще один скандал, и какой!

Не спрашивая разрешения короля – точнее, игнорируя его прямой запрет, – герцогиня начала ремонт парадных покоев Кенсингтонского дворца и перебралась туда со своим двором в январе 1836 года. Вести о самовольном заселении дошли до Вильгельма, что не могло его не оскорбить. Несколько месяцев обида клокотала в его душе, пока наконец не забила фонтаном.

Герцогиня и ее дочь были приглашены в Виндзор на празднование дня рождения королевы 13 августа и дня рождения короля через неделю. Но герцогиня сама отмечала день рождения 17-го числа, поэтому решила пропустить празднества королевы – не такая уж важная птица – и прибыла в Виндзор лишь 20-го.

В этот самый день король, бывший проездом в Кенсингтоне, заглянул во дворец и самолично убедился, что соперница присвоила целых 17 комнат. В замок он вернулся, задыхаясь от праведного гнева.

Тем же вечером, за столом, на виду у сотни гостей, он разразился тирадой: «Я молю Бога продлить мою жизнь хотя бы на девять месяцев, после чего в случае моей смерти регентство станет невозможным. Я буду доволен, если бразды правления перейдут лично в руки этой юной леди (он указал на принцессу), законной наследницы короны, а не в руки сидящей рядом со мной особы, которую окружают злокозненные советчики и которая сама по себе недостаточно компетентна, чтобы держаться в соответствии со своим высоким положением. Могу заявить без колебаний, что я был оскорблен – беспрестанно и в высшей степени – поступками означенной особы и впредь не намерен терпеть поведение, столь неуважительное по отношению ко мне… Знайте же, что я, король Англии, готов защищать свое достоинство. В дальнейшем я буду настаивать на том, чтобы принцесса посещала все придворные торжества, как повелевает ей долг»[41].

Когда он умолк, королева Аделаида казалась смущенной, а Виктория, по своему обыкновению, разрыдалась. Герцогиня стоически выслушала отповедь, но сразу после обеда попросила заложить карету. Потребовалось немало уговоров, чтобы она согласилась переночевать в замке. Пока друзья хлопотали вокруг герцогини, Адольф Фитцкларенс приводил в чувство отца. Понятно, что ослушница заслужила хорошую взбучку, но ведь не прилюдно! Однако бывший моряк ничуть не раскаивался в своей выходке.

Последняя схватка между врагами произошла в мае 1837 года, когда немощный король доживал свои последние дни. Приподнявшись со смертного одра, он написал Виктории письмо, в котором предложил ей 10 тысяч годовых в ее личное пользование.

Денег хватило бы, чтобы сформировать собственный двор, пусть и миниатюрный, но с личным казначеем и фрейлинам. Но герцогине была противна сама мысль о такой вольнице. Вместе с Конроем она сочинила отказ. «Я желаю сохранить мое нынешнее положение под опекой любящей матери», – значилось в нем.

Глотая злые слезы, принцесса переписала их послание, но Вильгельму и так все было ясно. «Это не Виктория написала», – прохрипел он, скомкав письмо. Он проиграл баталию, и жить ему оставалось ровно месяц.

Глава 5. «Боже, храни королеву!»

20 июня 1837 года – то был один из самых длинных и насыщенных дней в жизни Виктории.

Начать хотя бы с того, что в 6 утра она стала королевой.

Лорд-камергер Каннингем и Уильям Хоули, архиепископ Кентерберийский, прискакали из Виндзора часом ранее. Приняли их не сразу – кто же ходит в гости в такую рань? Лошади били копытами, простаивая у ворот, пока привратник не смягчился и не пропустил карету. Джентльменов препроводили в гостиную, где они в нетерпении дождались, когда же служанка разбудит свою госпожу. Все новости герцогине сообщали первой. Виктория вышла к гостям под конвоем матери и Лецен, которая на всякий случай прихватила нюхательные соли.

Вид у новой королевы был не самый величественный. Встрепанная со сна, с распущенными волосами, в тапочках на босу ногу и ночной рубашке, поверх которой набросила пеньюар. За ее спиной захлопнулась дверь, отрезая прошлую жизнь со всеми ее горестями. Где-то там, в коридоре, нервно расхаживала герцогиня, но знатные визитеры уже преклоняли колени перед Викторией и целовали протянутую руку. Королева!

На картине Генри Уэллса[42] Виктория, похожая на ангела в белом хитоне, милостиво взирает на лордов, а в лицо ее золотят первые лучи солнца – заря новой эпохи. Так эту сцену представляли себе поколения англичан. А поэтесса Элизабет Браун умилялась, что в такую радостную минуту королева прослезилась – по дядюшке. Какое у нее чувствительное сердце!

«Раз уж провидению угодно было вознести меня, я сделаю все, что в моих силах, чтобы исполнить свой долг, – в тот же день записала Виктория в своем дневнике. – Я еще молода и во многом, хотя и не во всем, мне недостает опыта, но я уверена, что мало у кого найдется столько же доброй воли и истинного желания поступать правильно, как у меня»[43]. Эту запись уже не нужно было отдавать на проверку матери. Но, так или иначе, Виктория говорила от чистого сердца. Она вообще не лгала.