Читать книгу "Козьма Прутков - Алексей Смирнов"

Или там еще: что один золотопромышленник, будучи чрезвычайно строптивого характера… (Занавес опустился; Кутило-Завалдайский, не замечая, остался впереди.)…поехал в Новый год с поздравлением вместо того, чтобы к одному, к другому…

Оркестр прерывает слова Кутилы-Завалдайского. Он конфузится, заметив, что занавес опущен; раскланивается с публикой и уходит.

Блонды

В XI книжке «Современника» за 1852 год была опубликована комедия Алексея Жемчужникова «Сумасшедший», на которую журнал «Москвитянин» отозвался неодобрительной рецензией критика Бориса Алмазова. В своей статье Алмазов иронизировал: «Мы решительно не могли понять, что происходит между лицами этой пьесы. Заметили мы, что они постоянно говорят между собой, но о чем они говорят, мы тоже не могли взять в толк. Одно только мы знаем за достоверное, что действие происходит в „высшем свете“. Что же касается до хорошего тона, который, как вам известно, господствует в высшем свете, то им не отличаются действующие лица комедии г. Жемчужникова. Кажется, все с нами согласятся, что главным признаком хорошего тона почитается учтивость, а ее именно и недостает действующим лицам разбираемой нами комедии»[144].

В ответ на этот критический выпад братья Жемчужниковы сочинили комедию «Блонды». Ее цель состояла в том, чтобы шаржированно представить пьесу из «великосветской жизни», приписав авторство Борису Алмазову. Что называется, высмеять знатока. И хотя Алмазов, как и Жемчужниковы, тоже принадлежал к старинному дворянскому роду и знал правила хорошего тона, это не помешало литературной полемике.

Насмешливость начинается уже с описания мизансцены.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Князь

Княгиня

Барон

Действие происходит в Петербурге, в салоне княгини.

Театр представляет собой чрезвычайно богатую комнату, оклеенную голубыми штофами с чрезвычайно красивыми золотыми разводами; на задней стене висят фамильные портреты, обделанные в деревянные, ярко позолоченные рамки; по обеим сторонам их, на полках орехового дерева, размещены различные статуэтки; а посреди, над портретами, большая японская ваза. На авансцене, с правой стороны, огромный мягкий диван; перед ним мягкий ковер и круглый стол из красного дерева; а по бокам его три мягкие кресла; стол покрыт богатой салфеткой; на ней вышитый поддонник с большой солнечной лампой, два серебряные большие колокольчика, кучи газет и кипсеков[145]. С левой стороны, немного в углублении, небольшой столик, накрытый натри персоны; на нем серебряное дежёне[146], много хрусталя и вообще разные прихоти этого рода. Остальная часть сцены загромождена чрезвычайно богатою мебелью, разбросанною в артистическом беспорядке. На спинках везде анти-макасары[147]. В комнате очень много зажженных свеч. При поднятии занавеса сцена пуста.

ЯВЛЕНИЕ I

Княгиня, чрезвычайно богато одетая, выходит из правой боковой двери, держа в одной руке чашку шоколада, в другой — большую гравюру.

Авторы используют комизм переизбытка. В данном случае — смехотворного нагромождения роскоши, всех этих кипсеков, дежёне, анти-макасаров. Перед нами не изысканная обитель искусств, а битком набитая товаром антикварная лавка. Здесь все «чрезвычайно», все чрезмерно, что и служит признаком дурного тона.

А сама безделица вот в чем. Князь обещал подарить княгине блонды — алансонские кружева, но проиграл деньги в клубе и никаких блонд не купил. Княгиня сердится. Но тут счастливым образом является некий барон с презентом для княгини — теми самыми шелковыми кружевами, то есть блондами.

Прочтем монолог барона и завершение всей «пословицы».

Барон

Слушая вас из-за портьеры, я решился примирить вас и наставить. И потому, в то самое время, как уронил это сафьяновое стуло и эту пуховую шляпу, я скорей отправился в магазин за блондами для успокоения Агнессы… (Княгиняхочет его поцеловать; он ее удерживает.) А потом заехал домой за журналом «Москвитянин», дабы прочесть тебе, Serge, как должны муж и жена высшего общества взаимно трактовать друг друга. Слушайте со вниманием! (Вынимает из заднего кармана № 22 «Москвитянина» 1852 года и читает в отделе критики, на с. 39, следующее.) «Что касается до хорошего тону, который, как всем известно, господствует в высшем свете, то… кажется, все с нами согласятся, что главным отличительным признаком хорошего тона почитается учтивость… Посмотрите, например, как они (то есть люди хорошего тону) обращаются с дамами». Как же тебе не стыдно? Видишь: даже журналист и тот понимает, чтб должно соблюдать!.. Смотрите же: старайтесь, друзья мои, жить в мире и согласии; будьте благоразумны, кротки и учтивы!.. Примиритесь теперь и дайте мне слово вперед не ссориться.

Княгиня (потупившись) Я согласна.

Князь (с замешательством) Я тоже.

Некоторое время они смотрят друг на друга в нерешительности.

Барон подает им знак рукою: они бросаются друг другу в объятия.

Князь Агнесса!..

Княгиня Serge!..

Они целуются.

Барон (утирая слезы). Даже и у меня слеза пробилась!.. Право, смотря на вас, и мне самому приходит мысль обзавестись подругой жизни. И пора бы! а то еще вчера я запломбировал себе зуб чистым золотом.

Княгиня. Дяденька, а вот и ужин готов! Я думаю, иные блюда уже и простыли?

Барон. Любезные мои, лучше пусть остынут эти блюда, чем сердца ваши!

Князь и княгиня (бросаются ему на шею). Merci, mon oncle!..[148]

Целуют его.

Княгиня (сажая барона за стол). Дружочек, дяденька, садитесь!

Все садятся и ужинают.

Князь (после довольно продолжительного молчания). Агнесса! Завтра я куплю тебе новую гравюру.

Спор древних греческих философов об изящном

Подобно «Блондам», «Спор» предваряет подробнейшая ироническая мизансцена.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Клефистон, Стиф — древние греческие философы.

Сцена представляет восхитительное местоположение в окрестностях древних Афин, украшенное всеми изумительными дарами древней благодатной греческой природы, то есть: анемонами, змеями, ползающими по цистернам; медяницами, сосущими померанцы; акамфами, платановыми темно-прохладными наметами, раскидистыми пальмами, летающими щурами, зеленеющим мелисом и мастикой. Вдали виден Акрополь, поражающий гармонией своих линий. На первом плане, у каждой стороны сцены, стоит по курящемуся жертвеннику на золоченом треножнике. Сцена пуста. Немного погодя из глубины сцены выходят, с противоположных сторон, оба философа: Клефистон и Стиф. Оба в белых хламидах, с гордою осанкою и с пластическими телодвижениями. Медленно переставляя ноги, так что одна всегда остается далеко позади другой, они сближаются постепенно к середине сцены, приостанавливаются, указывают друг другу на жертвенник своей стороны и направляют к тому жертвеннику свои тихие шаги. Дойдя до жертвенников, они останавливаются, возлагают одну руку на жертвенник и начинают.