Читать книгу "Слеза чемпионки - Ирина Роднина"

Перед душевой тоже была небольшая комнатка, где можно было одежду оставить — наша советская система на выживание. Раздевалок во Дворце спорта было мало, и большую часть из них занимали хоккеисты ЦСКА.

Эта дама схватила меня и буквально стала душить. Хорошо, что в этот момент в раздевалку вошла Мила Пахомова, которая вырвала меня из ее рук. Сам Лешка, оказывается, ушел из дома и жил какое-то время у Татьяны Петровны Матросовой. Она работала хореографом на СЮПе, была одинокой и многих мальчишек — и братьев Четверухиных, Лешу и Сережу, и Сережу Волгушева — опекала. Лешина мама решила, что это я во всем виновата.

Но когда Жук окончательно принял решение, что мы с Улановым будем кататься в паре, Лешу быстренько призвали в армию, и у него образовалась койка в казарме, где он мог ночевать.

Леша был старше меня на три года и, конечно, имел больше опыта в парном катании.

Как Жук с нами работал? Он давал задание, причем очень четкое. Учил, как это задание полагается выполнять, а потом нас проверял. Получалось, что Жук заранее нас готовил к тому, что мы можем многое делать сами. С нас требовал только тогда, когда мы знали, как выполнить данное им задание. Жук указывал, на что в определенной ситуации мы должны обратить особое внимание. Из чего состояли его задания? Например, подготовить самостоятельно какие-то связки из прыжков или шагов. Мы большей частью катались на открытом катке. Как я уже говорила, это были залитые теннисные корты. Несмотря на то что на нем висели ученики из сборной страны, прежде всего пара его сестры Татьяны Жук с Александром Гореликом, плюс еще целая команда из чемпионов, он всегда к нам на каток прибегал и ежедневно все проверял. И получалось, что с нами он каждую неделю проводил немало часов. Другими словами, мы всегда у него находились под пристальным наблюдением. Поначалу мы самостоятельно подобрали музыку к своим программам. Так как Лешка учился в Гнесинском музыкальном училище, то он в основном этим и занимался.

С Лешей мне было ужасно интересно, для меня он стал первым из мира людей, связанных с искусством. Несколько лет он меня таскал по всем столичным залам. Концертно-театральную Москву я изучила благодаря ему. До него нас с сестрой мама иногда выводила куда-нибудь, но чаще всего — обычные школьные походы в театр. А так, чтобы за рубль попасть в зал и сидеть, как студенты, на ступеньках. Восхитительно! Мы вместе просмотрели все лучшее, что тогда шло в Большом театре, всю программу ансамбля Моисеева. Уланов знал всех пожилых женщин, которые стояли на контроле. На настоящий билет денег у нас не было, да и билетов, предположим, в Большой, в природе, кажется, не существовало. Но за рубль нас пропускали на ступеньки галерки. Лешка меня здорово образовал, благодаря ему у меня появилось совершенно другое представление о Москве. Все-таки у меня родители не москвичи, и этот город родным для них не стал.

Когда мы начали выигрывать, разлад в семье Улановых только усилился. Но отец всегда был за Лешу. А его мама считала, что на моем месте должна быть ее дочь. Лене пытались найти и даже нашли какого-то партнера, она с ним выступала, но явно неудачно.

А Саша Тихомиров стал кататься с Людой Суслиной. И долгие годы они входили в сборную страны. Они были чуть ли не первыми учениками Тарасовой, когда Таня решила работать тренером.

Несмотря на то что мы с Улановым много времени проводили вместе, у нас совершенно не возникало романтических отношений. Что бы там народ ни говорил. В шестьдесят восьмом году возникла смешная ситуация. Звонит мне Лешка и говорит: «Знаешь, я уезжаю в Ленинград. Я буду кататься с Людой Смирновой». Я ему: «Да? Ну ладно». То есть я к его решению отнеслась спокойно. Только что прошел наш первый чемпионат Европы, на котором мы никак особенно не отметились. Не могу сказать, что мне было приятно такое слышать, но то, что для меня его поступок может стать трагедией — у меня и мысли такой не возникало. В тот год мои родители настраивали меня только на то, чтобы я хорошо училась в спецшколе и готовилась в институт. Да и для меня учеба казалась самым главным делом в жизни. Никак не фигурное катание. Единственное, о чем я спросила: «А Люда об этом знает?» Он: «Нет, я и еду ей это предлагать». Я только и сказала: «Ну-ну.» Тогда пару Смирнова с Сурайкиным патронировал Протопопов. Буквально через два дня, причем достаточно поздно, что было большой неожиданностью для нашей семьи, нам так поздно никто не звонил, — снова возник Уланов. И очень нервным голосом сказал: «Как ты посмотришь на то, что я тебе снова предложу кататься в паре?» Я хихикнула, но ответила что-то типа того, что «теперь я тебе буду ставить условия».

В 1968 году мы уже входили в сборную страны, на чемпионате Европы стали пятыми и третьими на чемпионате Советского Союза. Смирнова с Сурайкиным стояли ниже. И началось первое наше мыканье. Узнав о попытке Уланова «сбежать», Жук встал в позу. В ЦСКА начали выяснять с Улановым отношения, поскольку он на тот момент числился военнослужащим. Но Лешу надо знать, он весь состоял из спонтанных поступков. Каждая весна, начиная с мая месяца, проходила под знаком его сильного возбуждения. Мы с ним даже не катались в это время вместе. Он в течение недели худел килограммов на семь, и ему вообще не рекомендовалось чем-либо заниматься. Но в те времена мы еще сильно в такие тонкости не вдавались. Наши бесконечные выяснения отношений, а потом такие же сложные примирения ситуацию не улучшали. Кончилось дело тем, что уже и я стала капризничать. Глядя из сегодняшнего дня на то, что происходило сорок лет назад, понимаешь, насколько смешны все эти скандалы. А тогда мы сидели в кабинете у одного из полковников, который в ЦСКА отвечал за зимние виды спорта, и выясняли отношения. Полковник был добрый, мягкий человек, я к нему хорошо относилась. Он спрашивает: «Леша, чего ты хочешь?» И Лешка с пафосом (а для меня это звучало как хохма) говорит: «Я хотел бы не только кататься в паре, но и быть с Ирой в близких отношениях, чтобы у нас были дети». Я совершенно искренне начала смеяться, а для него мое веселье оказалось большим оскорблением. Но как я могла все это серьезно воспринимать?

Наконец Жук сказал: «Хотите кататься в паре, начинайте тренироваться сами». После этого вердикта мы разъехались на летний отдых. Я, так как девушкой была активной, летом что-то неправильно сделала и потянула ахилл. Когда отпуск закончился и мы вернулись обратно, я прыгать не могла, и кататься мне было больно. Стас с командой уехал на сборы, у него появилась новая фаворитка — одиночница Галина Гржибовская. Щеглова же ушла тренироваться к Плинеру, Мешков закончил выступать сразу после Олимпийских игр. У Жука из прежнего состава оставалась еще и пара Жук — Горелик. И Сергей Четверухин к нему пришел. Работы у Станислава Алексеевича было достаточно, что и заставило его сказать: мол, сами работайте, а я посмотрю, что получится. Мы как-то ковырялись, но многое делать не могли — нога у меня болела. Тренера особо рядом не наблюдалось, как вдруг в октябре он принимает решение: мы едем на соревнования! Причем из-за травмы я не могла делать два элемента в короткой программе. И все равно мы поехали на соревнования. Назывались они «Олимпийские надежды», проходили в Челябинске, где я единственный раз в жизни заняла второе место.

Музыка победы

У меня никогда не было вторых мест. Я или первая, или третья. Стояла осень шестьдесят восьмого года. Почему эти соревнования мне запомнились? Потому что впервые Жук со мной очень нервно разговаривал. Он мне начал говорить, что со мной очень тяжело работать, я для пары невнимательный человек, потому что всегда сосредоточена на себе. В общем, какие-то странные претензии. Первый раз у меня с ним было такое тяжелое общение. Потом таких бесед стало множество. Я научилась защищаться. У меня сложилось впечатление, что ему хотелось регулярно вскрывать свои проблемы, как нарывы. А поскольку я была наиболее послушной, то на меня можно было всё выливать.