Читать книгу "Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина-Доминик Лиштенан"

Первые симптомы тяжелого недуга Петр ощутил летом 1724 года, когда возникли затруднения с мочеиспусканием, причинявшие ему острую боль, однако царь и не думал беречься. После Нового года он смело принял участие в традиционных святочных шествиях, сопровождаемых оргиями. А между 17 и 28 января слег, сраженный жестоким приступом. Он принял подобающие церковные таинства и, согласно старинному обычаю, дал распоряжения об амнистии, отраженные в трех указах. Он пытался объявить свою последнюю волю, но уже не смог ничего выговорить. И рука ему больше не повиновалась. Таким образом, Петр не успел назначить себе преемника. Некоторые свидетельствовали, что он будто бы подозвал свою старшую дочь и сумел произнести «Отдайте все…», но агония помешала ему назвать имя. Другие утверждали, что за несколько недель до кончины царь, разъяренный изменой жены, порвал документ, согласно которому корона переходила к ней. Ведь она часто давала ему советы, сопровождала его в военных походах и пользовалась симпатией его любимого детища — созданной им новоявленной меритократии. Недаром Петр, несмотря на предположения о ее связи с Виллимом Монсом, не поддался искушению развестись с ней: тогда возникла бы угроза, что консервативным силам будет легче захватить власть и погубить дело всей жизни царя-реформатора, ведь ими предводительствовала, пусть в качестве символической фигуры, его первая супруга Евдокия, бабушка потенциального наследника престола. К тому же он боялся, как бы его дочерей не постигло изгнание. Во время агонии такой статус-кво парализовал двор России и его политику.

Петр Великий скончался 28 января 1725 года, так и не сумев назначить себе преемника, что крайне встревожило европейские столицы. По праву первородства корона должна была бы достаться его внуку Петру Алексеевичу, а в случае кончины последнего его сестре Наталье Алексеевне. Три выжившие дочери Екатерины в расчет не принимались, но оставались еще потомки Ивана V, единокровного брата Петра: Екатерина Иоанновна, которая вышла замуж за герцога Мекленбургского и родила от него дочь Елизавету Екатерину Христину, и Анна Иоанновна, вдова герцога Курляндского, бездетная, поскольку овдовела вскоре после свадьбы. Непосредственные наследники великого государя, за исключением единственного — Петра, рожденного в 1715 году, были женского пола. Царицы и регентши, гордо мнившие себя продолжательницами Петра Великого, они поочередно будут влиять на судьбы России, плетя интриги и создавая группировки, грызущиеся друг с другом, пока на исходе XVIII века право первородства не будет наконец восстановлено.

После смерти Петра весь дипломатический корпус был уверен, что трон своего деда займет Петр Алексеевич: не может аристократия страны выбрать безродную выскочку вместо сына дамы из рода Брауншвейг-Вольфенбюттель! Но послы и эмиссары не приняли в расчет характер Екатерины, поддерживаемой Меншиковым, будущая судьба которого зависела от разрешения этой дилеммы: пробиться к вершинам власти или быть с позором изгнанным, если восторжествуют традиционалисты. Царица, даром что малость неотесанная, имела вкус к построению мизансцены. Едва узнав, что Петр при смерти, правительствующие сановники заперлись за семью замками, чтобы обсудить, что делать дальше.

Екатерина, обливаясь слезами, устремилась в Сенат ходатайствовать за саму себя. Меншиков ее поддержал: торжественная коронация императрицы произошла всего несколько месяцев назад, разве после этого можно сомневаться в том, какова была последняя воля императора? Оспаривать точку зрения этого карьериста, вознесенного в ранг князя, рискнули только Долгорукий и Голицын. Но Меншиков успел настроить и до последней крайности распалить гвардейцев Преображенского и Семеновского полков, он напомнил им, какую славную роль он играл в военных кампаниях великого государя. Эти полки, созданные Петром, в которых продвижение по службе определялось воинскими заслугами или управленческими талантами, стали живым воплощением нового режима. У гвардейцев был прямой интерес отстранить от власти Петра Алексеевича, орудие консервативной московской клики. Их превосходно вооруженные полки окружили Зимний дворец и заняли его дворы. Учитывая, что царь не оставил завещания, надо было действовать без колебаний. Как только пришло известие о кончине царя, гвардейцы ворвались в залу, где заседали министры и придворные, затем они шумно принесли присягу вдове. В манифесте от 28 января 1725 года, опубликованном Сенатом под давлением Меншикова и Апраксина, Екатерина объявлялась императрицей Всероссийской. Спустя несколько часов после смерти Петра Великого новая правительница смогла уже не без театральности продемонстрировать свой новый законный статус, показавшись в окне дворца.

Все четыре недели, предшествовавшие погребению, Екатерина провела в безотлучном бдении над останками государя, выставленными на обозрение публики, и проливала над ними горячие слезы. Французу Вильбуа, что при сем присутствовал, казалось, будто он попал на представление «Андромахи», и он не на шутку дивился, как в женской голове может умещаться столько влаги. Наконец 10 марта тело Петра, сопровождаемое длинной процессией, было доставлено в собор Петропавловской крепости; Екатерина, несмотря на снегопад, пешком шла за гробом, Меншиков и адмирал Апраксин шагали справа и слева от императрицы, Анна непосредственно за ней в компании государственного канцлера Головкина и фельдмаршала Репнина, а Елизавета с застывшим лицом еле тащилась следом, поддерживаемая графом Петром Толстым. За ними шествовали герцогиня Курляндская, будущая Анна Иоанновна, ее сестра Екатерина, Карл Фридрих Голштейнский, супруг старшей дочери покойного царя, и, наконец, Петр Алексеевич, внук усопшего. Уж не отразился ли в этой скорбной череде предполагаемый отныне порядок наследования? Иностранные дипломаты с неудовольствием отмстили, что единственного законного престолонаследника задвинули за спину зятя императрицы. В своем надгробном слове Феофан Прокопович, советник покойного монарха по богословским и политическим вопросам, вдохновенно говорил о глубоком горе, объявшем близких царя и всех тех, кто обязан ему своей карьерой. Однако на окраинах столицы появились народные, так называемые лубочные картинки, изображавшие привязанного к саням черного кота, влекомого на погост мышами, бьющими в барабан и играющими на волынке. Великий покойник был фигурой далеко не бесспорной, и соперничество между старой и новой аристократией, между консерваторами и реформаторами, как нельзя нагляднее всплыло на поверхность.

Так ливонская простолюдинка Марта Скавронская, в православии Екатерина Алексеевна, взошла на трои Романовых, став первой российской императрицей — не просто супругой императора, а персоной, ответственной задела государства. Ее личные качества вызывали большие сомнения. Некоторые находили ее умной, другие на чем свет стоит костерили за распутство и мотовство. Она сумела снискать преданность гвардейцев Преображенского и Семеновского полков, этой опоры женских царствований XVIII века. Однако ей следовало еще поладить со старинной родовитой знатью, которая видела в ней всего лишь промежуточную фигуру — чтобы было кому посидеть на троне, пока подрастает внук Петра I. Царь сплотил вокруг себя фаворитов и придворных, но достигал этого путем угроз и принуждения. Его супруга, по части интуиции превосходившая великого государя, старалась восстановить хоть какую-то гармонию, приютив у себя Петра и Наталью, двух детей покойного царевича, с целью дать им подобающее образование. Она присвоила себе еще одну дополнительную форму законности — роль приемной матери — и мнила, что подобным образом обеспечивает незыблемость власти. Но ее добрая воля не была вознаграждена. Вскоре ее вынудили сделать исключительно важную уступку: пообещать, что в случае ее смерти корона отойдет Петру Алексеевичу. Таким образом императрица лишалась возможности назначить себе преемника но свободному выбору; впрочем, она рассчитывала взять это обещание обратно.