Читать книгу "Двенадцать минут любви - Капка Кассабова"

— Танго кажется сложным, да? На самом деле все очень просто. Все крутится вокруг cuadrado, как вы это называете?

— Квадрат?

— Да, квадрат.

— Неужели все? — реагирую я скептически и, как всегда, категорично.

— Все. Смотри.

Он становится внутрь квадрата.

— Представь себе стул. Я — стул. Салида, — и он направляет меня в базовый шаг в сторону.

— Очо. — Выполняю очо.

— Очо назад. — Никаких проблем. Физически ощущаю тугие талии моих восьмерок — впервые. Самое женственное движение в танго.

— Хиро, — и я кручусь вокруг него — раз, два. Голова кружится, но и за эти несколько шагов я успеваю поведать учителю короткую историю.

Так мы и продолжаем какое-то время: он стоит посредине квадрата, а я вращаюсь вокруг него. Впрочем, в моей голове танго — все еще набор разрозненных, подчас болезненных и опасных для ног элементов, которые необходимо зазубрить по частям, потом соединить вместе — и ура, хореография в духе Франкенштейна готова.

— А как насчет сакады? — подначиваю я.

— Сакада, — реагирует он, и мы с легкостью исполняем ее, при том что Оскар остается в квадрате.

— Для тебя сакада — всего лишь большое хиро. Хиро с adornos?

— С украшениями?

— Да, в танго каждый элемент является вариацией другого. Все взаимосвязано.

И мне открывается поразительная, кристальная простота танца: как он развивается, начиная с базовых шагов, как в этом кружеве каждая петелька зависит от другой, цепляясь за нее. В итоге получается восхитительный орнамент движений. С моих глаз спала пелена, и я, как в таинственной истории Генри Джеймса, увидела «узор на ковре».

Танго органично. Здесь нет заранее распланированной, заученной последовательности движений. Есть только шаг, который перетекает в другой, а затем в еще один и еще, — все происходит поразительно естественно и невымученно. Моя догадка кажется мне масштабной и при этом сокровенной.

Я бросаю взгляд на Оскара, собирающего монетки, и вдруг узнаю его. Это же человек с того видео, показанного Дэном Грином в его студии, тот самый гаучо, который танцевал с женщиной, садившейся на шпагаты. Вспомнилось и его имя, указанное в титрах.

— Еще вопросы? — спрашивает он, уловив мой вопрошающий взгляд.

— Ммм, да, — я думаю о тех фокусах, которые он «вытворяет» со своей партнершей. — Какое танго вам ближе: традиционное или нуэво?

— Потанцуем, а потом скажу, — отвечает он и ставит какую-то ритмичную композицию, возможно, Освальдо Пульезе. И хотя Оскар возвышается надо мной и выглядит отрешенным, я скольжу, блаженствуя от ощущения ясности в голове и четкости движений, от всего происходящего в угасающем дне Сан-Тельмо.

Буквально миг, и я уже отдаю учителю деньги, на которые могла бы питаться следующую неделю. На лице аргентинца появляется кислая улыбка, единственное выражение дружеских чувств. Вопрос повторять не приходится: то, как мы танцевали, — в традиционном близком объятии — говорит само за себя. Определенно никаких шпагатов.

— Вы собираетесь на бал Конгресса сегодня?

— Нет, — улыбка гаснет. — Меня не приглашали, да и не хочу. Я просто танцую танго. Все хорошо? Тогда adiós.

Он провожает меня и закрывает дверь. На следующий день Оскар и не вспомнит, как я выгляжу. Но его квадрат из четырех монет на скромном полу, как факел, будет освещать мой путь в течение следующих десяти лет и служить путеводной звездой в жизни, которая, к счастью или на беду, измеряется не календарными годами, а яркими танцевальными моментами — такими как занятие с ним. Подобно концерту Пьяццоллы в театре «Колон». Подобно студии Гильермо в Ла Бока. Подобно милонге La Viruta. Подобно встрече с братьями-цирюльниками.

Бал Конгресса должен был стать кульминационным моментом в нашем путешествии. Но для меня он, скорее, оказался последним гвоздем в крышке гроба моей прежней танцевальной жизни. Той, в которой я мечтала ослеплять и быть ослепленной. Той, из-за которой на вечер явилась в черном платье с бахромой, черных чулках и замшевых туфлях цвета бордо, уверенная, что именно этого требует танго. А разве нет?

Мероприятие организовано с блеском и размахом, как и положено крупнейшему международному событию начала нового века. Среди гостей и американки с фальшивыми жемчужными украшениями в волосах, живущие на танцполе по какому-то своему экзотичному сценарию. И европейские джентльмены в расцвете лет, которые стараются соблюсти вежливость, обнимая иностранок с другого континента. Язык общения для всех — хиро, очо, сакады. А вот амбициозные молодые танцоры из Швейцарии, Голландии и Германии, мечтающие вернуться домой и вкалывать от звонка до звонка. И практичные шведы и датчане, осваивающие с таким трудом выученные на Конгрессе сложные шаги и пинающие стоящего сзади человека (меня).

Вроде все вместе, но не одно целое. Каждый из нас танцует собственную фантазию. Мы все хотим чего-то от танго — блеска, меланхолии, эротических переживаний или чего-то еще, не поддающегося определению.

— Добрый вечер, леди и джентльмены, — стучит по микрофону ведущий. — Добро пожаловать на Международный конгресс аргентинского танго 2001 года. Мы безумно рады видеть вас, приехавших на наш крупнейший мировой…

Елейная речь плавно течет еще какое-то время, и наконец объявляют выступление пар.

И вот под аккомпанемент Пьяццоллы и под нашими ошарашенными взглядами Фабиан Салас и Густаво Навейра в компании наряженных дам представляют технически безупречные номера, исполняют захватывающие шаги, поражающие своей точностью. Изящные прыжки, пируэты, модные в том сезоне танцевальные комбинезоны — искусство танго высшей пробы.

Я сижу среди красиво причесанных и сверкающих украшениями женщин, наблюдаю за космическим уровнем мастерства на сцене и опять чувствую себя изгоем. Земля уходит из-под ног. Все десять дней я тренировалась, танцевала как безумная, но сегодняшний «ключевой» вечер не имеет ничего общего с задушевным, непринужденным миром ночных милонг, приносящим такое удовольствие. Бал — своего рода шоу, куда приходят показать себя и посмотреть на других. Ярмарка тщеславия под саундтрек танго, хищный мир славы и гламура. Я в своем платьишке с бахромой явно не вписываюсь, олицетворяя не роскошь, а смущение и растерянность.

— Танцуете?

Слава богу, родная душа — Гильермо со своей неподражаемой улыбкой в клоунских полосатых брюках и поношенной живописной шляпе. Оделся он, явно желая привлечь внимание.

— Гильермо! Откуда ты? — спрашиваю я. — Местных здесь нет.

— Потому что они не могут себе это позволить. А я должен присутствовать ради новых знакомств и связей. Тут не милонга, а танго на экспорт! — он трагикомично приподнимает брови. — Но плевать, мы танцуем и наслаждаемся.

Да будет так! Пусть Гильермо и пришел на бал на пятьдесят процентов ради танго, он на сто процентов рядом со мной. Пусть даже наше исполнение небезупречно, зато мы искренни.