Читать книгу "Записки беспогонника - Сергей Голицын"

И вот, я уже в объятьях плачущей от радости жены. Будим детей. Я целую взасос их сонных, а Дуся жарит на таганке яичницу…

Оставив нас в Погосте, Николай Иванович тут же поехал обратно. Такова была его энергия — за два дня отмахали мы с ним свыше 1000 километров, но он решил еще добавить 30. Хороший человек был Николай Иванович и первоклассный шофер.

Из Пенкина ему следовало ехать в Москву, забрать там Лущихина, ехать с ним в Углич за оборудованием, а из Углича прямиком или через Москву заехать за мной. По подсчетам Николая Владимировича, он должен был обернуться за три дня.

Но насколько мы спешили на восток, настолько и у Николая Ивановича, и у Лущихина, и у меня не было никакого желания торопиться на запад.

Уже неделю, как я жил в Погосте. Жены наших буровиков принесли ко мне на квартиру узлы и письма, и я рассказывал им об их мужьях, впрочем, поминал далеко не все. Вставал поздно, жены ублажали меня разными вкусными кушаньями, все слушали мои «военные» рассказы. Впрочем, военного, кроме бомбежки нашей машины, в моих рассказах почти ничего не было. Этой бомбежкой я очень хвастался и показывал всем рогатый осколок.

Ходили мы купаться, хотя уже был конец августа, ходили за грибами и однажды в город.

Сестра жены, Дуся, устроилась работать в Погостовском колхозе, притом не рядовой колхозницей, а замещала счетовода, умиравшего от рака горла. Она успела получить изрядное количество трудодней; сколько-то трудодней имела и моя жена.

Питались они скромнее, чем раньше, но влияние войны у них еще мало сказывалось. От распределителя Строительства жену открепили, что было безобразием, но хлеб мои стали получать в Коврове.

Прошло 10 дней, я начал серьезно тревожиться, что машина за мной не едет, никуда не уходил из дома, ожидая ее каждый час. Уж не случилось ли что с ней недоброе? Я подумывал ехать в Москву поездом.

Наконец Николай Иванович прикатил. Оказывается, и в Пенкине он жил три дня, и в Москве, и в Угличе задержался. Лущихина с ним не было, он предполагал проехать на какой-то другой машине из Углича прямо в Москву. Там мы должны были с ним встретиться.

Уже смеркалось, когда я распрощался со своими. Такого страха и боли расставания, как в первый раз, у меня не было, но все же с большой тоской я смотрел на удаляющиеся фигуры жены и мальчиков.

Ночевали мы в Пенкине. Николай Иванович у себя, а я разыскал сестру жены, Шуру, жившую там в эвакуации. Ее муж, военинженер III ранга Лейзерах Самуил Александрович (Айзикович), был начальником дистанции на Горьковском шоссе. Позднее я расскажу, как он работал, или точнее — как умел устраиваться во время войны.

Сейчас я его не застал, а Шура со мной почти не говорила — ее новорожденная дочка чем-то болела, и она всецело была этим поглощена.

На заре за мной заехал Николай Иванович и мы покатили. Во Владимире свернули на юг. В 20 километрах вверх по Клязьме в селе Улыбышеве находилось ныне законсервированное строительство ГЭС. В складе тамошней бурпартии нам предстояло взять 15 полушубков и заправиться бензином.

Бухгалтерия, как всегда, была верна своим привычкам, и я провозился с этим делом полдня, переругался вдрызг, наконец полушубки получил, и мы поехали дальше.

В Москву попали поздно вечером. Николай Иванович отправился на машине со всеми вещами ночевать куда-то за город. А я поехал на Самотеку к зятю своей жены артисту Борису Александрову.

Он отправил свою семью в эвакуацию в Чувашию и жил один. Сейчас я снова застал его за игрой в преферанс с друзьями артистами. Судя по горам окурков на столах, на полу, в цветочных горшках, играть они начали с предыдущего вечера.

Ему было не до родственных разговоров. Он мне только указал, где взять чайник, стакан и еду.

Позвонив Лущихину, я выяснил, что тот приехал только час назад и собирается провести в Москве еще два дня. Ура, я мог на следующее утро ехать к родителям в Дмитров, о чем остро мечтал!

С наслаждением я принял ванну и собирался ложиться спать в кухне, как вдруг вошел другой зять моей жены, Кубатович Александр Михайлович.

В семье его недолюбливали за тяжелый характер. Бывший белый офицер, он сделался крупным специалистом-животноводом по свиньям. Для меня лично он многое сделал: когда-то меня нигде не принимали на работу, а он давал мне халтуру с генетическими таблицами по этим свиньям. Сейчас, увидев дым в комнатах и чужих людей, он прошел в кухню и сказал мне, что сегодня у него день рождения и есть пол-литра водки. Я с радостью достал деревенские гостинцы, и мы вдвоем просидели с яичницей, с картошкой и чарочками, беседуя до самого рассвета о судьбах родины.

Больше я его не видел, он погиб от гангрены, отморозив себе ноги, когда сопровождал свиней в эвакуацию.

Утром, только я собрался ехать в Дмитров, как вдруг раздался звонок и вошел мой тесть.

Еще в первые дни войны он уехал в Сталинград к своему младшему сыну — военинженеру III ранга, но того перевели на Урал. И тесть, не желая оставаться с малосимпатичной ему невесткой, вдвоем с моей тещей с превеликим трудом добрался до Москвы. Виду него был осунувшийся и постаревший.

— Ну что ж, папа, теперь тебе одна дорога — ехать к нашим в Ковров, — сказал я ему и, распростившись, отправился в Дмитров.

Провел я у своих родителей весь день и остался там ночевать, сам рассказывал и слушал рассказы. Старший мой брат Владимир был художником, он очень страдал из-за болезни коленного сустава и ходил с трудом, опираясь на палочку. Он читал мне отрывки из своего дневника — кстати, ценнейшего для будущих историков. Я очень любил брата, а видел его в тот день в последний раз.

Мать, раскачиваясь всем телом и стискивая губы, крепко, до морщин у глаз, сжимала веки, как всегда сжимала в минуты возбуждения. Она говорила при этом:

— Немцы, немцы — это хуже всего на свете!

Она рассказала удивительный вещий сон, впоследствии в точности сбывшийся (она всегда видела вещие сны). Будто бы черная туча с градом и ливнем надвинулась на Дмитров. И люди со страхом глядели на нее, ожидая гибели. Но не дойдя до Дмитрова, туча повернула обратно.

С первым поездом я уехал в Москву и в условленном месте встретился с Николаем Ивановичем и двумя синештанными девушками. Лущихин появился только в 10 утра. Мы покатили по автостраде на запад.

Приехав в Карманово, мы никого из наших там не застали. Николай Владимирович, воспользовавшись отсутствием Лущихина, снова переехал поближе к фронту и даже не на вторую линию оборонительных рубежей, а на первую к селу Андреевскому, откуда в свое время так позорно бежал Лущихин со всеми крокодилами. Впрочем, от Андреевского до настоящего фронта оставалось еще километров 70 или 120 — никто толком не знал, да и линии фронта в то время не было.

Переночевав у прежних хозяев, мы поехали дальше. По каменному лицу Лущихина нельзя было догадаться — как он отнесся к передислокации нашей бурпартии.