Читать книгу "Воспоминания и размышления о давно прошедшем - Андрей Болибрух"

Фима исключительно удачно выступал в одном из очень сильных турниров и оставалось лишь два-три шага до победы в нем, когда мне пришла в голову мысль зайти в клуб и поболеть за своего друга. Надо сказать, что турниры в этом клубе проходили очень демократично: не было никакой сцены, а зрители спокойно разгуливали среди столиков даже тогда, когда играли такие асы, как Юсупов и Долматов.

Я вошел в клуб и подошел к Фиминому столику в самый решающий момент, когда ему предстояло принять ответственное решение о том, как лучше реализовать то позиционное преимущество, которого он достиг, как всегда методично прессингуя с самого дебюта.

Но Фима прежде всего был хорошим другом и, увидев меня, радостно заулыбался, отложил расчеты и, покинув столик, пошел со мной поболтать. Он рассказал мне массу забавных историй об участниках и пожаловался на то, что его соперник принимает допинг (тот периодически отлучался в раздевалку, прикладываясь там к бутылке спиртного). Я тут же предложил уравнять шансы, достав из портфеля маленькую бутылку коньяку, которая завалялась там с какой-то вечеринки.

К чести Фимы, он безукоризненно соблюдал спортивный кодекс и поэтому отказался. Но мы слишком заговорились, и когда он, опомнившись, вернулся к шахматной доске, времени для принятия правильного решения у него уже не оставалось, он попал в цейтнот, а затем и сдал партию. В итоге турнир закончился для него совсем не так, как ожидалось, и вопрос о профессиональных занятиях шахматами отпал сам собой.

Я до сих пор горжусь этой историей, считая, что спас для математики почти потерянного для нее человека.

* * *

Есть люди, поведение которых не укладывается в существующие стереотипы, они скорее напоминают явления природы с их непредсказуемостью и неуправляемостью.

К числу таких людей принадлежит мой друг Гриша Амирджанов. Говорят, в детстве в него попала молния и, по-видимому, так нетривиально перестроила его подсознание, что это неизбежно отразилось и на его отношении к жизни и на поведенческих стереотипах.

Я иногда называл его сюрреалистом жизни, настолько порой абсурдистскими и на первый взгляд нелогичными были его поступки, при этом все они были отмечены своеобразным очарованием и имели свою внутреннюю логику, в точности как произведения сюрреалистов.

Так, например, Гриша воплощал собой крайнюю степень известного принципа неопределенности Гейзенберга (состоящего в невозможности одновременно точно измерить положение и скорость частицы) применительно к пространству и времени.

Известно было, что Григорий всегда приходит на назначенное место встречи, но при этом никогда не приходит туда в назначенное время. Я неоднократно убеждался в правильности этого тезиса, пока однажды не пришел к скамейке 14 этажа мехмата, где накануне назначил Грише встречу и обнаружил его сидящим на положенном месте в положенное время. Однако вскоре выяснилось, что Гриша просто пришел туда задолго по другому делу и не успел уйти. Я вздохнул с облегчением — ничего необычного или противоречащего принципу неопределенности в этом не было.

Известно, что луч света преодолевает расстояние от солнца до земли за восемь с половиной минут. Мысль в сложном подсознании Григория примерно столько же времени движется до центров двигательной активности. Я имел возможность убедиться в этом в казарме военно-воздушной академии в городе Калинине, где мы с Григорием проходили сборы. Во время какой-то увлекательной беседы я отметил, что из открытой форточки очень дует, но Гриша, сидящий как раз рядом с форточкой, почему-то никак не отреагировал на эти слова. Дискуссия продолжилась, как вдруг ровно через восемь с половиной минут Григорий порывисто встал, подбежал к окну и крепко его захлопнул. Тогда-то я и заподозрил, что 8^2 — мировая константа для моего друга.

На тех же сборах произошел интересный эпизод, о котором я всегда с удовольствием вспоминаю. Наша рота бравым шагом шла из казармы в столовую, когда нам повстречался командир полка. «Здравствуйте, товарищи» — зычно выкрикнул командир, предвкушая в ответ обычную разноголосицу необученных студентов. Однако к большому его удивлению мы все как один ясно и четко ответили: «Здравия желаю, товарищ командир полка!». «Хорошо отвечаете» — отметил командир, и тут часть моих товарищей правильно ответила: «Служу Советскому Союзу!», часть закричала «Ура», а интеллигентный Гриша сказал: «Спасибо». Полковник расхохотался, махнул рукой и уехал.

Как-то, когда я находился в гостях у Фимы, в дверь позвонили. Это был Гриша, который с озабоченным выражением лица, не поздоровавшись, вошел в комнату и быстро подошел к зеркалу. Оказавшись около зеркала, он вдруг начал строить сам себе какие-то невообразимые гримасы и занимался этим не менее пятнадцати минут, не отвечая на наши вопросы. Затем он, наконец, устал, оторвался от своего изображения и пояснил, что, оказывается, кто-то из ответственных мехматских людей сказал ему, что у него очень хитрое выражение лица, и он теперь пытается устранить этот существенный в общественной жизни недостаток. Но натуру не изменишь, стоило Григорию расслабиться, как присущее ему лукавое с хитрецой выражение, словно печать, проступало на его загорелой физиономии.

Был у Григория необыкновенный талант делать предсказания. При этом он всегда делал их с точностью до наоборот, но, внося необходимую корректировку, можно было на их основании получить правильный результат. Так, когда моя сестра тяжело заболела пневмонией, настолько тяжело, что снимок легкого был черного цвета от тотального воспаления, я сказал об этом Грише. «Ты знаешь» — заметил он мне — «Я не хочу тебя расстраивать понапрасну, но подобные снимки бывают обычно при раке легкого, так что это очень-очень серьезно». Зная Гришин талант предсказывать все наоборот, я испытал настоящее облегчение и поверил в то, что с сестрой все будет хорошо. Так оно впоследствии и оказалось.

Сейчас и Фима и Гриша — солидные люди, многого добившиеся в жизни. Фима — блестящий математик и механик, доктор наук, профессор, Гриша — директор крупного института в системе образования. Да и иначе и быть не могло: их неординардость и математическое дарование явно просматривались с самого начала. Так, на другое утро после знаменитой свадьбы Олега Меркадера Фима получил свой первый нетривиальный результат в уравнениях с частными производными, который очень понравился Марку Иосифовичу Вишику. А Гриша в мехматское время наряду с сильными результатами по общей топологии в полной мере проявил свои недюжинные организаторские способности, работая в комитете комсомола факультета.

Но для меня они остались теми же самыми Фимой и Гришей, с которыми я познакомился и подружился в студенческое время, и мы до сих пор, собираясь вместе (что бывает, к сожалению, не так часто, как хочется), с удовольствием вспоминаем эти и другие смешные эпизоды нашей прекрасной студенческой юности.

* * *

Нашим с Фимой и Гришей ближайшим другом был, безусловно, Боря Шапировский. Один из самых талантливых и неординарных людей, которых я когда-либо встречал, он вырос в семье известного литератора, члена Литфонда, прекрасно разбирался в истории и был счастливым читателем превосходной отцовской библиотеки. Как и мои друзья, он окончил 7-ю математическую школу, по поводу поступления в которую рассказал мне как-то следующую историю.