Читать книгу "Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко"

«Большая, а дура», – думал Вася, и ему до слез хотелось на улицу. Особенно же показать первокласснице, какой ему папа с мамой подарили взрослый велосипед «Школьник».

Но «Школьник» подарили еще на Новый год, и всю зиму Вася терпеливо ждал, когда зима кончится.

И вот зима кончилась, снег ручьями сполз с тротуаров на центральную улицу, высохли лужи, все расцвело и зазеленело, а Вася заболел, как всегда. От обиды Вася тоже хотел показать первокласснице язык, но тут на подоконник с той стороны окна села птичка.

Это была необычная птичка, ярко-желтого цвета (обыкновенная канарейка), как одуванчик или бабочка лимонница, а сама она была размером с синичку или воробушка.

Повертев головой, птичка увидела Васю, но сделала вид, что его не заметила, и совершенно беспечно пропрыгала по железяке карниза туда-сюда.

После чего замерла напротив Васи и внимательно на него посмотрела.

Глаза у птички были как черные блестящие камушки. Такие камушки были на бабушкиной гранатовой брошке.

У Васи перехватило дыхание.

«Вот бы мне эту птичку!» – вот все, о чем теперь стучало в нем сердце.

Надо было незаметно для птички открыть левую створку, и, пока птичка воображает, цап! И схватить ее. За хвост!

Вася был мал ростом, и потому, чтобы схватить птичку, вскарабкался на батарею.

Он, конечно, предполагал, что птичка, заметив, как он открывает форточку, может испугаться и улететь. Но по-другому ее все равно было не достать.

Вася зажмурился и, стараясь проделать это как можно тише, повернул ручку.

Птичка не улетала. Чуть повернув лимонную живую головку, кося на Васю гранатовой бисеринкой, она внимательно и насмешливо следила за мальчиком.

Вася перегнулся через подоконник и протянул к птичке руку. Птичка отпрыгнула. Чтобы ее схватить, теперь не хватало расстояния вытянутой ладони. Вася встал на батарею на цыпочки и потянулся еще.

Еще…. Еще немножко, казалось ему, и цап! Но нет, птичка снова отпрыгнула, и пришлось лезть за ней дальше. На подоконник.

Встав на колени, Вася снова потянулся за птичкой, но тут она легко оттолкнулась от карниза и повисла в небе солнечным зайчиком, быстробыстро щелкая лимонными крылышками.

Вася взмахнул руками и, не задумываясь, соскользнул за ней.

«Лечу!» – подумал он и первым делом победно посмотрел на первоклассницу.

Толстая первоклассница, широко распахнув рот и забыв показать язык, закинув голову, смотрела, как летит Вася.

Вася летел вниз быстрым белым камушком, в пижаме и босиком.

Ему не было страшно, и, летя, он даже забыл про странную желтую птичку. Которая по-прежнему плясала в небе солнечным зайчиком, видная с детской площадки черным маленьким пятнышком.

Поднявшись, Вася хотел пойти, но ноги его почему-то не касались асфальта, и шаги получались странные, неуверенные, как будто он еще не умел ходить. Ему, кажется, не хватало веса, чтобы встать как следует, и он, беспомощно болтая коленками и руками, барахтаясь, поднимался к небу.

Вася казался себе похожим на гелиевый шарик, который опустить на землю или удержать можно только за ниточку, и как он прежде хотел взлететь, и это не удавалось ему из-за веса, так теперь, из-за его отсутствия, Вася не мог приземлиться. Тогда Вася изо всех сил схватился за ветку яблони, что росла под окном, и, повиснув на ней вверх тормашками громко, закричал.

«Мама!»

Ветка держала крепко, это была старая, посаженная сразу после войны Васиной мамой яблоня. Мама посадила яблоню во время школьного субботника (10 мая, ровно 30 лет назад). И их учительница сказала, чтобы все, кто сажает сегодня (то есть в тот день) деревья, загадывали на них желания. И когда деревья станут большими, загаданные желания сбудутся.

Мама загадала (но это нельзя говорить вслух, иначе, как известно, желания не сбываются).

Теперь яблоня выросла. Она стояла огромная, раскинув под небом усыпанные огромными белыми цветами крылья-лапы, а осенью давала маленькие, кислые яблоки, которые было невозможно есть. Зато их клевали птицы.

Вся в белом цвету. Она обнимала мальчика белыми крыльями, и когда он, все-таки не выдержав притяжения неба, отпустил руки, поймала его, как бельчонка, сплетением веток.

Как в гамак.

Жалостливый бес

…Галина Семеновна Добродейкина жалела всех. Она жалела, ей было жалко до слез, и, выплакав все глаза над чем-то вчера (не умея утешиться даже шоколадкой в постели), Галина Семеновна всхлипывала над чужими несчастьями до полночи и, засыпая с заложенным носом, назавтра забывала о том, о чем плакала вчера, и находила себе над чем поплакать снова.

Она умела слушать, и соседки по дому и с лавочек на бульваре вдоволь снабжали Галину Семеновну плакальными историями, какие служили ей лучшей пищей.

Узнав что-нибудь душещипательное, Галина Семеновна не оставляла вызнанную историю без своего жалостливого и живого участия.

Ограбят или зарежут кого-нибудь в переулке, от одной к другой уйдет муж, сын наркоман, дочка без мужа – все, все (или что-нибудь кроме и сверх того) служило пищей для жалости Галины Семеновны.

Она жалела бездомных кошечек, жалела домашних собачек, жалела соседку сверху и соседку снизу, из третьего подъезда их дома она жалела Ирину Степановну, у которой болели ноги.

Жалела знакомую кассиршу из супермаркета, златозубую продавщицу в круглосуточной палатке Тайчине, приехавшую на заработки из далекой страны Казахстан, жалела голубей, белочек в Серебряном бору, замерзающие кустики, разбитую вазу, героинь телевизионных сериалов, несчастных в любви, и нищих. Каждое воскресное утро Галина Семеновна садилась в 61-й или 19-й троллейбус и ехала к Всехсвятской заутренней, и всегда подавала на входе в храм и при выходе.

Словом, во всех чертах и поступках, до самых печенок с аппендиксом, эта прекрасная Галина Семеновна пропахла елеем, и слезы мироточили у нее из глаз при виде человеческих горестей и несчастий.

Часто можно было встретить Галину Семеновну в черной толпе на Новодевичьем кладбище, в черном платке и длинном сером пальто, похожую на ворону. Она посещала церковные отпевания. Любила посмотреть на покойников, и к знакомым из дома ходила на девять дней, и помнила за них сорочины.

Она ловко пекла тоненькие кефирные поминальники, мешала вкусно кутью, стояла святить куличи, кропила «крещенской» углы и угощала соседей цветными яичками к Пасхе…

Правда, не сказать чтобы так-то любили ее в ответ.

У Галины Семеновны чем-то кислым попахивало изо рта при словах участия и утешения. Ее облаивали собаки. От нее разбегались коты. Разлетались бульварные голуби. И после ее искреннего сострадания у несчастных утешенных до звона в ушах усиливалось ощущение их несчастья и колодезной пустоты.