Читать книгу "Амея. Возвращение к истокам - Лиза Хок"

Окно, выглядело слишком празднично в этой старой, опустевшей комнате – шикарные фиолетовые шторы из добротного плотного материала и блестящий розовый тюль Лена привезла в этот дом уже после смерти матери. Как она объяснила отцу, они поменяли интерьер в комнате ее дочери, и шторы остались не в удел, вот она и решила пристроить их здесь. Старая леска, служившая карнизом, с трудом выдерживала тяжесть ткани, прогибаясь все ниже и ниже, и казалось – любое неосторожное движение, и она тут же лопнет.

У противоположной стены в углу стоял старый трельяж темно-коричневого цвета, купленный еще в советские годы. Он по-прежнему был заставлен Лениной косметикой, которая стояла нетронутой, под толстым слоем пыли, вокруг было аккуратно вытерто чистым, блестящим полукругом. Иван не трогал вещи дочери, но совесть заставляла его убираться, поэтому он стирал пыль вокруг, боясь потревожить тюбики с кремами, словно это была неприкасаемая реликвия. Зеркала были отполированы и сверкали идеальной чистотой – Иван использовал специальные моющие средства для автомобильных стекол.

Слева стоял большой, новый, грузный шкаф-купе с антресолью, цвета выбеленного дерева, нелепо выдающийся вперед, ломающий советский интерьер не хуже вычурных штор. Еще один подарок Лены, ставший негодным в ее собственном доме.

У стены напротив окна висело старое овальное зеркало, изрисованное по кругу фломастерами – так Лена старалась его украсить неказистыми цветочками, вперемешку со старыми полароидовскими фотографиями ее самой и старших братьев.

Дверной косяк был весь в зазубринах, отмечающих рост прекрасной Елены – начиная от метра пяти сантиметров, заканчивая метром шестьюдесятью восемью. Последняя метка была сделана в 2001 году, когда ей было шестнадцать лет.

На полу лежал старый персидский ковер, купленный женой Ивана на их совместно накопленные деньги. Он долгое время висел на стене, пока однажды Лена не заявила, что это уже просто смешно, словно интернетный прикол, и сказала, что если они не могут его выбросить, то пусть хоть на пол уберут.

Я вновь окинула комнату быстрым взглядом, а потом закрыла глаза, боясь вчерашнего приступа.

Надо было признать, что сегодня воспоминания Ивана не пугали меня, скорее – казались интересными. Кстати, он любил, когда его называли Ваней, а мама до самой своей смерти звала его Ванюшей.

Теперь уже я смогла отделить две реальности, о которых я знала практически все. Знания Ивана были поистине невероятными. Еще со школы он начал много читать – помню, как тяжело ему было доставать новые книги, которые после войны были в большом дефиците. Позднее он стал все больше и больше увлекаться историей, читал взахлеб, с таким интересом, словно ничего лучше на свете быть не могло.

Мне все еще было тяжело отделить его воспоминания от своих. Казалось, что это я радовалась, получая значок октябренка, и с каким трогательным волнением ждала посвящения в пионеры. Ждал, конечно, Иван, но помнила это все я. Он не очень волновался, становясь комсомольцем, потому что уже был уверен, что заслуживает этого. Армия ему далась легко, хоть и пришлось поколесить по стране. Из Иркутской области, где он родился и жил, его отправили в Москву в учебку, чему он был очень рад – очень уж мечтал он увидеть Кремль своими глазами, и ожидания его оправдались. Потом его отправили на Дальний Восток, где он продолжал нести свою службу еще полтора года в военно-воздушных войсках.

Вернувшись из армии, он тут же женился и стал работать слесарем в автобусном парке. Его продвигали по служебной лестнице, совсем скоро он стал вулканизаторщиком, делая заплаты на камерах, вынутых из шин. Потом его попросили стать ночным гонщиком и перегонять автобусы до места назначения. Ему нравилось, он мог закончить свою учебу – так он и сделал, стал водителем автобуса, – работа, на которой он оставался последующие 23 года, пока в один прекрасный день страна не рухнула, и все не перевернулось с ног на голову. Все, что было важно и ценно, вдруг стало никому не нужным. Из-за рубежа хлынул поток шлака, который с ажиотажем встретили разве что дети, радуясь «Зуко», странной сыпучей смеси, которая превращалась в ядовитого цвета напиток, при перемешивании с водой, и жвачке «Турбо». У Ивана же остался горький осадок от того, что ценности подменили, продукты испортили, а доллар подскочил так, что оставаться водителем он больше не мог. И настали годы скитаний по «шабашкам» и зарабатывания денег. Я вспомнила об этом с сожалением. Сейчас меня это задевало, словно это была личная обида.

К веку новых технологий он был не готов. Телевизор поначалу он любил, пока эфир не замусорили, так же как и всю страну; он практически перестал разговаривать с женой, потому что она посвятила себя телесериалам, мыльным операм, программам о здоровье и ремонте загородных домов. Мобильные телефоны, компьютеры он осваивал под напором детей, а вот Интернет до сих пор для него был в диковинку, хотя все в округе, даже пастух Коля, уже сидели в «Одноклассниках».

Я вновь открыла глаза. Солнце уже взошло и, насколько я знала, Ваня должен был встать с минуты на минуту. Я дала себе еще пару минут окончательно прийти в себя. Мне сегодня необходимо было заняться поисками магов, но для начала надо было еще раз подумать о том, как это сделать и с кого начать. Ольтен просил после Ивана пойти за мальчиком, и мне стоит его послушаться.

Я определила, что сейчас я нахожусь в галактике, названной людьми Млечный путь, в Солнечной системе, на планете Земля, в стране под названием Россия, в Иркутской области, в поселке Черемхово. От этих воспоминаний меня передернуло, что-то не сходилось, у меня было ощущение, что меня обманули, но связать это воедино я не смогла и просто продолжила свои поиски. Отсюда до Парижа, где жил Клеман, не меньше шести с половиной тысяч километров. В лодах, – мере длины, которую использовали в моем мире, – наверное, тысячи две. Две тысячи лод – это огромное расстояние, хотя я надеюсь, что моя магия спасет меня и здесь, и мы сумеем беспрепятственно переместиться. Как я поняла, одна из волшебниц жила в России, так же как и Иван, а доктор, видимо, был из Индии. Их я найду после Жака. Надо сегодня же поговорить с Иваном.

Я решила больше не разлеживаться, а пойти приготовить завтрак. Тихонько пробралась на кухню, – Иван еще спал, – и тихонько стала доставать посуду из шкафов. Со знанием дела я замесила тесто на блины, что-то совершенно для меня новое, но абсолютно привычное для Ивана. Его жена научила печь блины много лет назад, и теперь он каждую субботу делал себе один и тот же завтрак по рецепту, въевшемуся с годами в мозг. Бабушка часто делала то, что здесь назвали бы оладьями, но до блинов как-то руки у нее не доходили. Надо будет научить ее.

Я напекла уже приличную стопку, когда в дверях показалось заспанное лицо Ивана.

– Я все лежал и думал: правда блинами пахнет или почудилось? – Он широко улыбнулся и прошел к столу.

– Решила, что сегодня моя очередь кормить вас, – радостно ответила я.

– Вот спасибо, милая. Мне уже столько лет никто не готовил, я и забыл, как это приятно.

Я протянула ему тарелку с блинами, рядом поставила блюдце со сметаной и свежезаваренный черный чай с молоком, такой крепкий, что когда я его сама попробовала, чуть не выплюнула обратно в стакан, – на благо смогла удержать его в себе и проглотить.