Читать книгу "Днепр - солдатская река - Сергей Михеенков"

– Вам следует постричься, шютце Бальк. Парикмахерская находится в двух шагах отсюда.

Какая сволочь, испуганно и растерянно думал Бальк. Он шёл в сторону вокзала и трясущимися руками запихивал в нагрудный карман френча документы. Сегодня на построении ему вручили долгожданный чёрный знак «За ранение»[4]. Быть может, именно он и помог ему благополучно разминуться с жандармами. Во всяком случае, шупо, рассматривавший его документы, несколько раз скользнул взглядом по его чёрному знаку на отутюженном стареньком мундире.

В парикмахерскую Бальк не пошёл. Не позднее завтрашнего дня он будет дома. А дома у него есть прекрасный мастер – мама. Она всегда стригла его, с возрастом меняя причёску, делая её сложнее и изысканнее. Папу она тоже стригла сама. По этому поводу у неё была семейная шутка: «Своих баранов я буду стричь сама!» Да и денег у Балька на парикмахера не оставалось. Он рассчитал всё. Маме он решил купить хороший подарок. Вообще-то отпускники с Восточного фронта подарки домой не покупали в магазинах, их везли из России в изобилии. Россия для германских солдат вот уже третий год была тем огромным магазином, полевым складом, где можно было взять всё, что пожелаешь, выбрать то, что больше тебе подходит, что может понравиться твоим родственникам или девушке. Но так сложилось, что домой из России он ехал через лазарет. Ему не поменяли даже мундир. Прачки выстирали китель и бриджи, а потом хорошенько заштопали нитками. И нитки, и штопка были идеальными, и то, что мундир прошёл через кропотливые руки штопальщиц, почти незаметно.

На перроне стояли солдаты. Курили, весело переговаривались. Судя по поношенной, но тщательно приведённой в порядок одежде, фронтовики. Видимо, тоже отпускники, подумал Бальк и невольно оглянулся: жандармы стояли всё там же и не обращали ни на Балька, ни на ожидавших поезда никакого внимания. Был бы жив унтер-фельдфебель Штарфе и окажись он здесь, подумал он, чёрта с два бы вы посмели с нами так разговаривать. Но в следующее мгновение он вдруг представил, что жандармы точно так же, как тех двоих, сошедших на берегу с какой-то посудины и на радостях подвыпивших в первой попавшейся на их пути забегаловке, остановили бы и их со Штарфе. И что бы сделал против них пулемётный расчёт МГ-42? Пожалуй, ничего. Точно так же, как тот несчастный, Штарфе отматерил бы их и сделал правильный поворот кругом и, убитый внезапным несчастьем, зашагал бы назад, к пристани, пока не отчалила от берега посудина, которая доставит его назад, в свой полк, в свою роту, в свой взвод, где к тебе относятся по-товарищески и где из-за пары стаканчиков шнапса не будут рвать документы. Да, с этими откормленными кабанами можно разговаривать только в развёрнутом строю. Но там, в окопах, их нет. Ни одной жандармской бляхи за всё время пребывания на передовой он не видел. Это называется: каждый на войне выполняет свою работу. Что и говорить, непыльная работёнка у этих парней. Вон какие загривки отъели. Здесь не заболеешь малярией, не покроешься фурункулами, и здесь тебя не будут пожирать стада вшей и оравы блох. И здесь не поймаешь лбом пулю, как поймал её Штарфе.

На всякий случай он повернул в сторону улицы, где находилась парикмахерская. Но, зайдя за первый же дом, перешёл на другую сторону и, немного выждав и пристроившись к группе солдат и провожавших их женщин, вернулся на перрон.

Как хорошо, что он едет домой!

Бальк закурил. Врач запретил ему курить. Потому что разрывной пулей оказалось задето лёгкое. А это серьёзно. Правда, не так серьёзно, как ночная атака русских, пусть даже и без артподготовки, и ограниченными силами, но всё же – атака, и именно на твоём участке, где твой schpandeu, куда ни крути, главное действующее лицо. А ты, пусть даже второй номер, не просто при нём… Так что можно и покурить. Ему подарили целых две пачки «Юно»! По фронтовым меркам – целое состояние. Всё-таки фюрер Великой Германии о них, своих доблестных солдатах, заботится достаточно хорошо.

Да, теперь думал Бальк, когда я вернусь в свою роту, старик обрадуется. «Ты вернулся, Бальк! – скажет он, глядя из-под своих кустистых бровей, как смотрит на солдат, которых особенно ценит. – Ты лучший солдат фюрера на всём этом чёртовом фронте! – скажет он и похлопает его по плечу. И тут же всучит обмотанный лентами тяжёлый schpandeu и скажет: – Он давно ждёт тебя, сынок. Ты достоин его». И прикажет в течение двадцати четырёх часов подобрать себе второго номера из нового пополнения. Ветеранов он ему в расчёт не даст. Да ветераны и сами не пойдут к нему. И вовсе не потому, что он слишком молод, чтобы заставлять солдата, воевавшего под Вязьмой и Калугой, без конца, когда это нужно и когда не нужно, протирать затвор и приёмник пулемёта, набивать патронами ленты и следить, чтобы в патронную коробку не попадал песок. Просто те, кто побывал в боях, хорошо знают, что такое пулемёт в бою. У пулемёта слишком много врагов, которые тут же бросаются на него: миномёт, противотанковое орудие прямой наводки, снайпер, крупнокалиберный пулемёт противника. А в последнее время иваны наладились стрелять по пулемётным расчётам из своих крупнокалиберных противотанковых ружей. От такой пули со стальным сердечником невозможно укрыться даже за штабелем мешков, наполненных песком или землёй.

Бальк курил, прислушивался к реакции своих лёгких на табачный дым. Под горлом накапливался ком, он щекотал и даже в какой-то мере развлекал, но не беспокоил. Рядом стояла группа отпускников с нашивками мотопехотной дивизии «Великая Германия». Эти парни и здесь, на перроне, чувствовали своё особое положение. Разговаривали громко и так же громко и, как показалось Бальку, нарочито заразительно смеялись своим шуткам. Вокруг них были свалены целые горы чемоданов, чемоданчиков и разнокалиберных баулов. Как будто не чемоданы вовсе, а настоящие повозки выкатились на перрон и образовали затор, сгрудившись в беспорядке вокруг людей, беспечно стоявших там и тут в ожидании эшелона. Целые обозы! Что ж, хорошее настроение было логичным и понятным. Солдаты ехали с фронта. Они возвращались из России. «Великая Германия», если верить сводкам, успешно дралась где-то на Юге, под Харьковом в районе Ахтырки. Судя по багажу, в это охотно верилось. Но почему их занесло сюда, на север? Видимо, здесь родина этих счастливчиков, догадался Бальк. Последняя пересадка перед домом.

Он пускал перед собой синие кольца дыма. Этому занятию его научил унтер-фельдфебель Штарфе. Удивительное дело, с унтер-фельдфебелем Штарфе он воевал всего ничего, а вспоминает его чаще, чем кого бы то ни было. Обаяние личности? Бальк вспомнил эту фразу, суть которой его когда-то интересовала настолько, что он проштудировал несколько книг и погрузился в философские трактаты, которые нашёл в университетской библиотеке на самых дальних и укромных полках. Всё, что он узнал и смог постичь из своих университетских штудий на эту тему, менее всего подходило к его бывшему первому номеру. Но тем не менее Бальк испытывал к своему погибшему товарищу и наставнику именно эти чувства. И тут ничего не поделаешь, в конце концов понял он. Всё надо вначале пережить. Потом придёт осмысление. В том числе и всего того, что мы натворили там, на Востоке. И что ещё натворим и с Европой, и с Германией.