Читать книгу "Обреченная - Элизабет Силвер"

Люди всегда смотрят на такие моменты моей жизни как на цветные мазки, расписывающие холст моих последующих пяти лет. Шепотки, статьи, теории обвинения, голоса, что просачиваются сверху в мою камеру, как ядовитый газ. Могу ли я иметь ребенка? Разве не могла я завести ребенка? Возненавидела ли я мужчин? Неужели и вправду надо было удалять матку? Кто в этом виноват? Доктора? Они и вправду должны были удалить ее матку? Может, она до сих пор могла бы родить ребенка, если б постаралась. Если б хотела. Если б очень хотела. Правда, неужели она не может больше иметь детей? Правда? А Сара знала об этом?

Обвинение уперлось в инцидент в библиотеке Ван Пелта. Начало моего падения, яйцо, из которого вылупилась моя сердитая птичка… Вы видите, к чему я веду. Но правда в том, что это была самая сильная физическая боль, которую мне довелось испытать. Вот и всё.

После инцидента в библиотеке я провела четыре дня на больничной койке, и посетил меня только один человек – та самая библиотекарша, которая нашла меня в книгохранилище. Она принесла мне книгу, которую я в то время изучала, чтобы я могла закончить свою статью о Французской революции, а также принесла мне книгу по ядерной энергии, которая больше не была нужна библиотеке. Я закончила историческую статью, но решила не сдавать ее. Я оставалась студенткой Пенсильванского университета до конца семестра, но после рождественских каникул не вернулась туда.

Важнее всего то, что после этого мне больше не приходилось обливаться холодным потом от страха, что я приведу в мир еще одну маленькую Ноа. И что еще важнее, мне было наплевать на это, что бы там ни говорили.

Кроме того, я знаю, чего пытается добиться здесь Оливер. Он – очередная наемная марионетка, которая старается найти ответы для Мамы Марлин, чтобы та могла вычислить это неопределяемое «почему» по своей системе и, наконец, разобраться со своей жизнью. День «Х» ей явно не поможет. Она зациклилась на этой царапине «почему» на своей пластинке и крутит ее, бесконечно крутит, пока я не выну этот диск из ее проигрывателя, не уничтожу эту царапину одним движением моих губ и не верну ей способность нормально слушать музыку. Она понятия не имеет, что такие записи уже давно заменены новыми технологиями. Вот в чем проблема.

Конечно, другой проблемой Марлин является то, что она уже знает, почему ее дочь мертва, – просто не хочет в это поверить.

* * *

Дорогая Сара,

Я надеюсь, что поступаю правильно. Господи, я надеюсь, что поступаю правильно! В голове у меня сейчас такая сумятица, что я порой теряю мысль. Ты должна знать, что, чем бы все это ни кончилось, я делаю это ради тебя. Я все это сделала ради тебя. Это съедает столько времени… Система работает так медленно, что никогда не предскажешь, чем кончится. Я знаю, что не смогу ничего предсказать, какой бы дотошной я ни была, сколько бы прошений ни написала, сколько бы друзей ни завела и ни потеряла. Жизнь, как и смерть, так же непредсказуема, как и суд присяжных.

Наверное, я вроде как прошу у тебя разрешение сделать то, что собираюсь сделать. Господи, даже набирая эти строки, я в смятении! Но я просто пришла и говорю. Я была у нее. Я была у нее в исправительной женской тюрьме в Манси. Она не изменилась. Ни на йоту не изменилась за десять лет тюрьмы. У нее было столько времени, чтобы подумать о прошлом, и все же ложь и надменность по-прежнему прут из нее, словно тюрьма верит на слово за хорошее поведение любой лжи, любому оскорблению.

Как ты можешь понять, мне больно произносить это имя. Ноа. Взглянув на нее, я увидела только хладнокровную психопатку, двойную убийцу, одержимую манией величия. Но ее имя, милая моя. Не Ноа Синглтон. Ноа Пи Синглтон, как она утверждает.

Ноа

Ноа

Ноа

Оно означает движение и стремление, хотя смертникам от этого ни холодно, ни жарко.

Ноа.

Оно так легко соскальзывает с моих уст. Хотелось бы, чтобы ты произнесла его вместе со мной.

Прости меня за все, но с кем мне еще поговорить об этом, как не с тобой? Дорогая, я подумала, что обязана рассказать тебе о моем визите. Мне столько лет потребовалось, чтобы заставить себя прийти туда. Я пыталась переехать – знаю, что ты хотела бы этого. Я пережила потерю твоего отца. Слава богу, тебе не пришлось видеть, как он угасает! Я пыталась обзавестись друзьями, но, думаю, люди до сих пор боятся меня, так что связей у меня маловато. Это забавно, поскольку я не знаю, боятся ли меня люди из-за того, что случилось, или они всегда боялись меня, а я только что это осознала.

Сара, я очень-очень хочу узнать, что ты думаешь насчет «Матерей против смертной казни». Ты была со мной все это время, с того самого момента, как я выступила против нее на процессе, до того момента, как я организовала МАСК, до самой этой недели, когда я посетила тюрьму. Ты была так близка к тому, чтобы стать матерью! Впервые стать матерью. Я знаю, что ты поняла бы этот инстинкт. Ты понимаешь – как любой, кто создает жизнь, – не нам ее отнимать. Просто нельзя так. Мне жаль, что я столь долго к этому шла, но, наконец, пришла все-таки.

Я мало рассказала о визите в тюрьму (я расскажу, честное слово, просто мне трудно сосредоточиться прямо сейчас). Я сейчас работаю с адвокатом, который первый год сотрудничает с моей фирмой, Оливером Стэнстедом. С первого дня он выказал интерес к оказанию бесплатных юридических услуг – особенно к защите осужденных. Ни один из первогодков не пожелал пачкать свой новенький костюм работой в тюрьме, а Оливер вошел в мой офис более нетерпеливым, чем следовало бы, словно он спланировал все это заранее. Поначалу он застал меня врасплох. Он – выпускник Кембриджа. Вышел с дипломом первой степени по двум специальностям, много путешествовал по Америке, а также отклонил предложения большинства крупных фирм Нью-Йорка по летней отработке. Он выбрал нашу фирму в Филадельфии в качестве постоянного места работы. Я действительно помню его первоначальное заявление на летнюю практику несколько лет назад. Я всегда помню зарубежных кандидатов. Их резюме обычно отпечатано на листах формата А4, и они никогда не утруждают себя американизацией произношения. Но он, однако, это сделал. Как раз сейчас мы вдвоем. Я основала МАСК вскоре после того, как он пришел ко мне в офис со своей невероятной улыбкой и в блестяще сшитом костюме. Ты наверняка втюрилась бы в него. Я уверена, что Ноа – уже.

Я говорю это откровенно и надеюсь, что ты одобряешь меня. С помощью МАСК мы с Оливером составляем прошение о помиловании Ноа. Это почти формальность, бесполезное заявление, которое мы подаем нашему верному губернатору и которое, более чем вероятно, будет отклонено.

Но не беспокойся – Ноа никогда не увидит света дня. Мы просто пытаемся заставить губернатора заменить ей смертный приговор на пожизненное заключение, чтобы она провела долгие оставшиеся ей десятилетия жизни за решеткой. Она останется под строгим наблюдением, по-прежнему осужденная за убийство, и будет продолжать страдать за все, что сделала, и ее надменность, эгоизм и самоуверенность превратятся в труху. Но она будет жить. Не нам убивать ее, точно так же, как не ей было убивать тебя. Я десять лет шла к этому, но теперь я уверена. Ты меня ведь понимаешь, дорогая, правда? Я знаю, что понимаешь. Она заслуживает этого. Это куда более тяжелое наказание за то, что она отняла тебя у меня, чем умереть у меня на глазах.