Читать книгу "Эверест. Кому и за что мстит гора? - Джон Кракауэр"

Эта деревушка состояла из полдюжины домов и переполненных гестхаусов, в которых останавливались треккеры[4] и альпинисты, и была расположена на горизонтальном выступе склона над рекой.

С наступлением темноты подул по-зимнему холодный ветер, и утром, когда я поднимался вверх по тропе, на листьях рододендронов ярко блестел иней. Но Эверест находится на 28 градусах северной широты, то есть чуть выше тропиков, и как только солнце поднялось достаточно высоко, чтобы его лучи проникли в глубь каньона, температура резко поднялась. К полудню, когда мы перешли четвертый за тот день шаткий пешеходный мост, подвешенный высоко над рекой, пот градом катился у меня по лицу, и я разделся до шортов и майки.

За мостом грунтовая тропинка отошла в сторону от берегов Дудх-Коси и стала зигзагом подниматься вверх по крутой стене каньона. Периодически на тропинке встречались небольшие рощицы благоухающих сосен. Изысканно рифленные шпили ледяных пиков Тамсерку и Кусум-Кангру пронзали небо на расстоянии более трех вертикальных километров над головой. Это был красивый край, поражавший своим величием, но вот уже много веков он не являлся дикой и неосвоенной территорией.

На каждом клочке пахотной земли были устроены террасы, на которых выращивали ячмень, гречиху или картофель. Молитвенные флажки были натянуты на веревках между склонами гор, тут и там встречались древние буддистские чортены{19} и стены, выложенные из покрытых резьбой камней мани{20}, стоявшие, словно часовые, даже на самых высоких перевалах.

Когда я повернул от речки, тропа была забита треккерами, караванами яков{21}, монахами в красных робах и босыми шерпами, сгибающимися под тяжестью непомерно больших и тяжелых грузов – дров, керосина и газированных прохладительных напитков.

Через полтора часа после того, как мы пересекли широкий мост через реку, я прошел через лабиринт окруженных каменными стенами загонов для яков и неожиданно оказался в центре Намче-Базара, культурного и торгового центра шерпов.

Расположенный на высоте 3450 метров над уровнем моря, Намче занимает огромный, чуть покатый и округлый участок земли, напоминающий вставленную в склон горы спутниковую тарелку. Более сотни строений, соединенных лабиринтом узких тропинок и мостиков, прилепились к скалистому склону. В районе нижней окраины города я нашел гестхаус Khumbu Lodge, поднял полог одеяла, выполнявшего функцию входной двери, и увидел своих товарищей по экспедиции, которые пили чай с лимоном за столом в углу.

Я подошел, и Роб Холл представил меня Майку Груму, третьему проводнику нашей экспедиции. Тридцатитрехлетний австралиец с морковно-рыжими волосами, худой и поджарый, как бегун-марафонец, Грум работал водопроводчиком в Брисбене и только периодически подрабатывал высокогорным гидом. В 1987 году ему пришлось провести ночь под открытым небом во время спуска с вершины Канченджанга (8586 метров), он обморозил ноги, после чего ему ампутировали все пальцы на ногах.

Несмотря на это, уже после столь печального инцидента Грум совершил восхождения на вершины Чогори, Лхоцзе, Чо-Ойю, Ама-Даблам и, в 1993 году, на Эверест, причем без баллона с кислородом.

Он был чрезвычайно спокойным и осторожным, хотя и малообщительным человеком, редко начинал разговор первым, а на все вопросы отвечал кратко и очень тихим голосом.

Во время обеда за столом беседу поддерживали главным образом три врача-клиента: Стюарт, Джон и в особенности, Бек. Как показало будущее, на протяжении почти всей экспедиции они втроем выполняли роль тамады. К счастью, Джон и Бек были очень остроумны, и вся компания смеялась до слез.

Бек, однако, имел привычку обращать свои монологи в уничижительные, едкие выступления против трусов-либералов в стиле ультраконсерватора Раша Лимбо{22}. Я в тот вечер совершил ошибку, вступив с ним в спор. В ответ на одно из его замечаний я заявил, что увеличение минимальной заработной платы было бы мудрым и даже необходимым политическим шагом. Бек оказался эрудированным и искусным оппонентом и разнес мое неуклюжее возражение в пух и прах, а мне не хватило аргументов, чтобы с ним спорить. Оставалось только замолчать, прикусив язык, и безмолвно возмущаться.

Пока он с сильнейшим техасским акцентом продолжал разглагольствовать о многочисленных примерах идиотизма в концепции государства всеобщего благоденствия, я, чтобы избежать еще большего унижения, поднялся и вышел из-за стола.

Потом, вернувшись в столовую, я подошел к хозяйке попросить пива. В этот момент хозяйка, маленькая, изящная шерпа, принимала заказ у группы американских треккеров.

– Мы хотеть есть, – вещал краснощекий мужчина неестественно громким голосом, сознательно коверкая свой родной язык и жестом рукой изображая то, что он ест. – Хотеть кар-тош-ка. Як-бур-гер. Ко-ка-ко-ла. Вы иметь?

– Не желаете ознакомиться с меню? – ответила хозяйка-шерпа на идеальном английском с легким канадским акцентом. – У нас очень богатый выбор блюд. И если вас это заинтересует, то на кухне остался свежий яблочный пирог на десерт.

Однако американский треккер, видимо, был не в состоянии понять, что эта смуглая жительница гор обратилась к нему на прекрасном, абсолютно классическом английском, и упорно продолжал изъясняться на ломаном «пиджин-инглиш»{23}.

– Мень-ю. Хорошо, хорошо. Да, да, мы желать посмотреть мень-ю.