Читать книгу "Ключ от миража - Татьяна Степанова"

— Отпечатки все снимем на всякий пожарный, — Свидерко важно кивнул эксперту. — И снаружи, и в салоне, чтобы не тыкали потом, что мы при осмотре прошляпили.

— Это когда же потом? — полюбопытствовал Никита.

— На суде.

Колосов усмехнулся, сам он так далеко не заглядывал. Свидерко снова начал сердиться. И как раз в этот самый момент, когда он вскипал, как чайник, от недоверия коллег, на место происшествия прибыло его непосредственное начальство. И началось! Никита молча наблюдал эту публичную порку. Зрелище было одновременно и скучным, и забавным, и знакомым до боли.

— Крутые какие, а? — шепнул Сладков. — Приехали, рассыпали ЦУ. Министерские, что ли? Или все из Москвы? А нам ведь с ними работать теперь вместе, взаимодействовать. Вот невезуха! Скандалисты какие-то.

Но он ошибался. Встреча с настоящим скандалистом была еще только впереди. И свидерковское грозное крикливое начальство здесь просто отдыхало.

* * *

Впоследствии Никита часто вспоминал ту самую первую встречу с жильцами ЭТОГО ДОМА. Там, на лестничной площадке между пятым и шестым этажами, были многие из них. Тогда они все были для него еще совершенно незнакомыми, совершенно чужими людьми, чьи возмущенные голоса сливались в нестройную какофонию и воспринимались просто как досадный назойливый шум, как помеха работе.

Их лица невозможно было еще запомнить, а названные имена и фамилии почти сразу же вылетали из головы. В ту самую первую встречу на площадке у лифта все эти люди даже еще не были для Колосова свидетелями, а являлись просто гражданами, жильцами. То есть чем-то абстрактным и далеким.

Позже все изменилось. Он и сам не понял, в какой момент это случилось. И был удивлен и заинтригован этой переменой. Но в тот самый первый раз он еще не знал, что ДОМ видел на своем веку немало такого, что могло бы удивить и показаться странным. Дом был свидетелем многих перемен. И кажется, по-своему предвкушал и ожидал их.

Но при той встрече с жильцами первое, о чем Колосов подумал, было: нет уж, дудки, так у нас с вами, дорогие граждане, дело не пойдет! Крики, ругань просто оглушали. Складывалось впечатление, что на площадке у лифта кого-то линчуют. Жильцы линчевали участкового. В их агрессивном окружении он казался совсем беззащитным. Хотелось прийти ему на выручку — не то его заживо могли съесть, не оставив даже форменной фуражки.

Упреки сыпались градом, казалось, в избиении и уязвлении профессионального самолюбия участкового принимали участие все до одного жильцы, но уже через минуту слегка даже обалдевший от крика Колосов понял, что скандалят не все. Нет, как раз большая часть тех, кто собрался на площадке, выжидательно молчала, с недобрым любопытством наблюдая за тем, как скандалит и наскакивает на милиционера один-единственный жилец — крохотная, как гном, круглая, как мячик, красная, как рак, старушонка в спортивных брюках с белыми лампасами, вязаной кофте и наброшенном на плечи старом драповом пальто с коричневым норковым воротником, побитым молью.

— Да что вы нам чепуху-то говорите! Что вы нас тут за нос-то водите! Мы вас во сколько вызвали? Мы вас утром рано вызвали, а вы что? Всех перебулгачили, перебудили, напугали всех до смерти. А у меня стенокардия, давление ползет, чуть глаза не лопаются! У меня невестка беременная на восьмом месяце! А в ее-то возрасте роды еще перенесть надо суметь. Тебе вот за тридцать будет, сам рожай — попробуй! Да вам-то что, что вам, и правда рожать, что ли? Вы того даже делать не умеете, на что вы от государства поставлены, за что вам деньги плотят! Мы вас когда вызвали? Когда еще показали все — и следы, и кровищу на лестнице! А вы что? Фыр-фыр, восемь дыр, хвостом только повертели. От Надежды Иосифовны вон, как от мухи надоевшей, отмахнулись и поминай как звали — уехали! А мы тут…

— Я молодому человеку сказала, что он должен все осмотреть тут, все выяснить, я ему сказала: кровь не могла сама собой взяться.

Это густым басом, как труба, зычно и одновременно по-царски снисходительно, изрекла стоявшая рядом с маленькой крикуньей полная седая пожилая женщина в синем бархатном халате и шлепанцах.

— А я о чем толкую? Откуда кровь-то взяться могла? Виданное ли это дело — кровищи цельная лужа, а покойника след простыл?

— Да там же в пятнадцатой квартире до девяти утра дверь была заперта. Откуда я знал, что… — Участковый увидел Колосова и подходивших на выручку коллег.

— Дверь закрыта! — Маленькая старушка аж подпрыгнула. — А у вас ордера-то на что? Нет, дорогой-любезный. Вы что думаете, мы так все это оставим? Мы жаловаться всем подъездом будем. Прямо начальству вашему жаловаться!

— А чего откладывать, гражданка? — Колосов решил подлить масла в огонь и в суматохе вывести участкового с линии огня. — Вон оно, начальство, во дворе. Прямо к нему все и ступайте.

— А вы мне не указывайте, молодой человек! Я и сама знаю, что мне делать. Вы откуда, из прокуратуры? Вы нам лучше вот что скажите: до каких пор это безобразие продолжаться будет? Когда покойника из квартиры заберут, а? Или, может, так нам на все выходные тут его и оставите? Ночевать нам, что ли, с ним тут?

Колосов кивнул участковому — уходим. Он понял, что момент для приватного опроса жильцов сейчас крайне неудачный. Все раздражены, испуганы и обозлены на милицию. И что сейчас ни скажи, о чем ни спроси — все будет восприниматься в штыки. Он разглядывал жильцов. На площадке, кроме пенсионерок, были граждане и помоложе: трое или четверо мужчин, несколько женщин — одна и точно беременная. Была и девочка лет тринадцати в клетчатой рубашке и джинсовом комбинезоне. Вот как раз ее в ту первую встречу Никита запомнил: девочка была веснушчатой и рыжей. И смотрела на шумевших, растерянных, испуганных взрослых с насмешкой и осуждением.

Глава 7ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МЕЩЕРСКОГО

На день рождения Катя идти вообще-то не собиралась. Сергей Мещерский болел гриппом и вот уже вторую неделю сидел дома в обнимку с градусником и кипой бумажных носовых платков. Общения с гриппозным другом детства Катя в эти дни дипломатично избегала. Мещерский, как и все мужчины, в дни болезни был страшно мнительным: любой, самый слабый, симптом недомогания повергал его чуть ли не в панику. При температуре (а она повышалась обычно к вечеру) он всякий раз звонил Кате и жалобным тоном перечислял ей, где, что и как именно у него болит, «колет» и «схватывает», какой внутренний орган, по его расчетам, уже серьезно поражен и каких последствий (самых ужасных) следует ожидать при таком течении болезни. После визита в поликлинику к врачу и постановки окончательного диагноза — ОРЗ Мещерский страшно обиделся на всю медицину в целом и на весь белый свет. А когда Катя назидательно посоветовала ему не раскисать по пустякам и быть мужчиной, он обиделся и на нее — перестал звонить и замкнулся в гордом одиночестве дома.

И заглох до самого своего дня рождения. Увы, Сергей Мещерский родился в феврале. И, по выражению Вадима Кравченко, был настоящий «февралик» — Водолей из Водолеев, с которого можно было писать прямо образец гороскопа. По мнению Кати, родиться в феврале было просто кошмаром — ни зимы, ни весны, ни снега, ни солнца, ни дня, ни ночи. Серый сырой туман, сумерки с утра до вечера, пронизывающий ледяной ветер, сплошная простуда и грипп.