Читать книгу "Шутки старых дев - Дарья Калинина"

На ее физиономии появилась презрительная мина, и я с таким же презрением покачала головой. Подумаешь, парень бросил! Да об этом можно было бы только мечтать! От сердечных ран никто не умирает, а вот от пулевых ранений – ещё как.

– Тогда что? – слопав какую-то витаминную капсулу (она всегда бережно относилась к своему здоровью), спросила Инна.

– Меня два раза пытались убить! – произнесла я свистящим шепотом, от которого в тревоге поднялись Люсины уши.

– Врешь! – Инка уронила на пол последний кусок пирога. Причем в ее голосе послышалось такое восхищение, что я поневоле загордилась. – Где?

– В детском садике, – сообщила я. – Вернее, не в самом садике, а на его территории. После того, как все разошлись по домам.

– А тебя туда зачем потянуло? – поинтересовалась Инка.

– Ну, ты же знаешь, что он стоит между остановкой автобуса и бабушкиным домом. Мы же с тобой сто раз ко мне после школы заходили, а потом я тебя до автобуса провожала, если ты хотела проехать пару остановок до Аньки. Помнишь, мы всегда шли через садик? Там даже специально дырка была сделана и тропинка протоптана.

– Так это случилось в том садике, в который ходил почти весь наш класс и вообще половина школы? – почему-то обрадовалась Инка. – И что же случилось?

Я подробно рассказала ей, что случилось, уделив особое внимание описанию убийцы.

– А я этого типа видела, – заявила Инка. – Он несколько дней назад возле моего дома проходил, когда я с собакой гуляла. Мы с ним даже немного поговорили. Он сказал, что работает в ресторане официантом. Знаешь этот грузинский ресторанчик, который через дорогу? Вот он там и работает. Меня приглашал зайти, зовут его Эдик. Это тот самый?

– Не знаю, он мне не представился, – съехидничала я, прикидывая про себя: как половчей и побыстрей натравить на этого Эдика милицию. – А ты могла бы мне его изобразить на бумаге?

Инка рисовала вполне прилично и, хотя нигде специально не училась, могла при желании изобразить на бумаге нечто, имеющее сходство с оригиналом. Я дала ей альбомный лист, несколько карандашей и приготовилась ждать. Через десять минут Инка выдохнула и протянула мне свое произведение.

– Вроде похож, – с некоторым сомнением признала я, не зная, чему приписать имеющиеся несоответствия.

– А можно пойти и посмотреть, чтобы знать точно, – предложила Инна.

– Я не могу выйти из дома, – призналась я. – И потом... Вдруг это не он? Или он, но сейчас как раз не в ресторане, а на своей основной работе... Что ему помешает в меня выстрелить, если я высунусь из дома?

– Тогда я могу пойти в ресторан и посмотреть, работает ли он. Если да, то я его сфотографирую, проявлю пленку, напечатаю фотографии и принесу тебе. Фотоаппарат у тебя есть?

– Есть, – ошеломленная ее натиском, призналась я. – «Кодак».

– Вот и отлично! – обрадовалась Инка. – А пленка в нем есть?

Я притащила фотоаппарат, и мы вместе выяснили, что пленка в нем есть и на ней осталось еще восемь кадров.

– Больше и не требуется. Вряд ли мне удастся уговорить его позировать, скорее, придется фотографировать его тайком. Потом я пойду в проявку, а потом буду ждать, когда напечатают. Поэтому меньше чем за четыре часа вряд ли управлюсь. Люсю я оставляю тебе. Готовь ужин.

С этими словами Инка испарилась, я едва успела всучить ей деньги. Однако Инка вернулась значительно раньше, чем я успела приготовить ужин. Причем вернулась с видом триумфатора.

– Удалось! – проинформировала она меня. – Он как раз вышел на улицу, в ларек за сигаретами. Тут я его и щелкнула первые три раза. Потом поднялась за ним наверх и спряталась за стойкой. Дождалась, когда он подойдет к столику у окна, и щелкнула еще пару раз. А потом уже не стала дожидаться лучшего и сфотографировала его просто так, на авось.

– Где фотографии-то? – не выдержав, простонала я, так как поняла, что подруга еще долго намеревается рассказывать о своих подвигах.

– Вот они! – Инка извлекла из кармана фирменный кодаковский конверт. – Все, которые получились.

Из двенадцати кадров получились только шесть. Причем четыре из них относились к более ранним и к Эдику никакого отношения не имели. А из тех восьми снимков, которые сделала Инка, в дело годились только два. Но и их было достаточно. Парень, запечатленный на них, очень смахивал на моего узкоглазого знакомого. Только на фотографии он был в черном костюме с «бабочкой» и в белой рубашкой, а в руках держал не пистолет, а поднос с шампанским.

– Пойдешь в милицию? – спросила Инка. – Он в ресторане будет часов до одиннадцати вечера. Я с ним поговорила. Он сказал, что работает сегодня и завтра будет работать.

– А ты не могла бы сходить?

– Куда? В милицию? – поразилась Инка, словно я ей предложила невесть что. – Ты с ума сошла. Я туда ни ногой, они и так ко мне по всякому поводу заявляются. Как найдут в мусоропроводе чью-нибудь ногу или голову, сразу ко мне.

Я всерьез заинтересовалась причиной такой пристрастности милиции к Инне.

– Не представляю, – призналась Инка. – Только они повадились ко мне наведываться после того, как меня выпустили из психушки.

– Идиотский случай, – пояснила Инка. – Я была влюблена в одного парня, а у него из-за наркотиков крыша съехала, он мне позвонил посреди ночи и заявил, что если я к нему немедленно не приеду, то он покончит с собой. Я, понятное дело, спросонок сказала, что никуда не поеду, и он бросил трубку. Я ему перезвонила, а он не снимает, тогда я быстро оделась и помчалась к нему. Что я за эти полчаса передумала, страшно вспомнить. Приехала к нему, звоню, стучу, а он не открывает. Тогда я решила, что с ним все кончено, вернулась домой и приняла снотворное. А утром, как на грех, моя мама заявилась и полезла ко мне со скандалом, что я опять не работаю. У меня драма, а она с пустяками. Я схватила нож и говорю, чтобы она шла по-добру по-здорову, что мы с ней больше не увидимся. А она заперлась в ванной и начала звонить в «Скорую». А в ванной этот придурок, в которого я была влюблена, забыл шприц с каким-то уксусом. Врачи приехали, маменька им шприц под нос сунула и говорит, что я пыталась с помощью уксуса покончить с собой. Я при этом орала, чтобы все убирались, а жить или умереть – это мое частное дело, их не касается. Но они почему-то меня не послушали и забрали с собой. Правда, быстро выписали, но милиция с тех пор сразу ко мне. Потом с учета меня сняли, а милиция все так и ходит, должно быть, по старой памяти.

– А твой парень умер?

– Да, размечталась! – ответила Инка. – Он мне не из дома звонил. Проспался и к утру был жив и бодр. А я из-за него несколько недель в больнице промаялась. С тех пор больше в то, что кто-то из-за любви может покончить с собой, не верю. Последний раз такое случилось в шестнадцатом веке, и то лишь в голове старины Вилли.

– Значит, в милицию ты не пойдешь? – уточнила я.