Читать книгу "Ожерелье Атона - Ольга Тарасевич"

Но вид приближающейся Светы выветрил из головы Али и русский, и английский, и арабский. Русские девушки всегда очень красивы. Не привыкнуть к их светлым глазам, стройным фигуркам, не налюбоваться, не наглядеться. Кроме того, на русских мало одежды, они шутят, улыбаются мужчинам. Волей-неволей восхищенно зацокаешь языком. Но направляющаяся за полотенцем девушка была особенной. Исключительной. Самой-самой… Али даже показалось, что он ослеп. Таких красавиц ему приходилось видеть только на большом экране телевизора в холле отеля. Покачивая узкими бедрами, они демонстрировали умопомрачительные наряды и немного грустно улыбались в камеру. А тут точно такая же – тоненькая, изящная, хорошенькая и совершенно реальная – рядом. Протягивает ему карточки и вопросительно поглядывает из-под сдвинутых на нос очков. Дескать, что же ты застыл, истукан?..

Устав от ожидания, девушка изучила надпись на приколотом к белой майке бейдже и выразительно сказала по-английски:

– Мистер Али! Могу я получить полотенце?

– О Аллах! Хотите, я вам дам всю корзину? – Он наконец вспомнил, что есть речь, можно составлять слова в предложения, можно даже перекинуться с ангелом парой фраз. – Хочу говорить с вами! Как зовут?

– Света!

Выхватив из его рук два полотенца, девушка так же эффектно удалилась, и Али все не мог оторваться от созерцания длинных ножек.

«Только бы она отдыхала с подругой, только бы с подругой, только…» – мысленно молился он, облизывая пересохшие губы. Никакие силы не могли его заставить отвести взгляд от русской красавицы!

Длинные ножки приблизились к куда менее привлекательным – мужским, волосатым, коротким и кривоватым. Над ними колыхалось брюшко.

«Муж», – тоскливо подумал Али, и эта мысль отозвалась в сердце непривычной болью.

Все понятно: хит любого сезона, ключ к женскому сердцу «ты моя сладкая» ему не понадобится. Дискотеки и всего остального не будет.

Всю прошлую ночь его сны отчаянно ласкали хрупкое Светино тело, тонули в прохладном черноволосом дожде.

А теперь в своей будочке Али ждал ее с таким нетерпением, как не ждал никого никогда прежде.

Боги не вняли его молитвам.

Рядом с ангелом, по-хозяйски положив руку на смуглое плечико, шествовал супруг.

– Привет! – он протянул карточки. – Как дела?

Али вымученно улыбнулся, выдал полотенца. И, изгоняя видения обезглавленного мужа Светы, ответил:

– Все в порядке, хорошего вам отдыха!

– Что ты киснешь все время?! – взорвался Юра Космачев. – Тебе сейчас хорошо? Солнце не припекает? Никаких проблем? Так сделай лицо соответствующее!

Алина Гордиенко заискивающе улыбнулась и забормотала:

– Так, Юрочка, все в порядке. Просто мне не звычно.

– Чего нет?

– Не звычно, ну… непривычно, неудобно, значит. Так у нас дома говорят. Я вроде хорошо русский знаю. Мамка моя учительницей русского языка и литературы всю жизнь проработала и меня учила. Но иногда проскакивают украинские словечки.

– Так ты с Украины? Оно и видно! Акцент у тебя, как у хохлов, которые нам в офисе ремонт делали. – Юра выдвинул шезлонг из-под зонтика и уже мягче сказал: – Ладно, прости. Отдыхай. У меня нервы ни к черту стали. Шеф, Филипп Маркович, совсем задергал. И жена его Анна – тоже та еще фифа. Юра то, Юра это. Сорвался на тебя, прости. Мы для них – обслуга. Но друг с другом нам ругаться нечего! Вместе надо держаться. Чтобы ублажать наших работодателей. Впрочем, все-таки тебе проще. У тебя другой статус. Я за тобой вроде как ухаживать должен…

«Я бы с удовольствием поменялась с тобой местами, – подумала Алина, вытягиваясь на шезлонге и щурясь на солнце. – Может, тогда я бы избавилась от этой палящей ненависти. К ним, к богатым. К себе, бедной и слабой. Надо смириться. Это для Роди. Только для сыночка живу. Все будет хорошо…»

Отца своего сына Алина любила отчаянно. До бессонницы. Губы болели без его поцелуев. Стоит Ивану в командировку уехать – у нее глаза сразу же на мокром месте. И смех и грех. Щиплют обжигающие слезы, по щекам катятся. Не удержать. А Ванечка, шофер, через день в поездку отправляется. Так Алина себя убеждала, что не в Чернигове Иван, не в Киеве, а дома, в родном селе. Стоит лишь перебежать на соседнюю улицу, утопающую в кустах жасмина и сирени, – и там Ваня, любимый, родной. Он рядом. Просто ей… ну недосуг сейчас к нему бежать. Дел по хозяйству много. А так – здесь он, не уехал, близко.

Не любовь, любовища эта случилась с Алиной года через полтора, как Иван стал за ней ухаживать. Не верила она ему долго. Больше не хотела ничего. Ничего и никого.

Потому что была уже у нее одна такая любовь. Ночи лунные, прогулки, шея вся в синяках, отметках страсти. Деревенские сплетницы вслед шушукаются. А не важно это. Сердце бьется, как шальное. И кажется, что самое главное уже случилось. А дальше все будет просто, понятно. И светло. Очень светло.

Тот человек… Алина его специально по имени не называла. Думала: «Он, тот мужчина, тот человек». А как по имени назовет, пусть мысленно, – так сразу холод инструментов чувствует, боль невыносимую… И слышно, как кровь капает. Срок большой у нее уже был. В белой эмалированной посудине среди крови и сгустков ручки виднелись, головка ребеночка.

Тот человек, оказалось, женат. Сразу не говорил. А потом сказал:

– Ты пока аборт сделай. Жена тяжело болеет. Вот поправится, разведусь. У нас с тобой еще будут дети.

Когда любишь – веришь. И ждешь. Еще один раз Алине пришлось идти на такое. Правда, тот человек тогда денег уже дал. Чтобы в столицу поехать. В райцентре-то все без наркоза делали. И Алина в Киев съездила, к кооператорам. Чистенько в том медицинском центре было и врачи приветливые. А что толку с той чистоты? Себя-то не вычистишь. Идешь после, как выпотрошенная, ноги еле переставляешь. Низ живота тянет. Но не от физической боли сердце заходится. Еще один грех на душе. И так хочется, чтобы все закончилось. Чтобы ее саму машиной переехало. Ребенка убить проще, чем себя. Себя – страшнее. Но и жить нет сил.

Алина думала о смерти постоянно. Представляла себя в гробу. Бледное лицо, застывшее. Губы сжаты, руки на груди сложены. И в тот день, когда она в магазине хлеб покупала, тоже думала: «Ведь сбивают людей машины. Люди жить хотят, а их сбивают. Так пусть меня. Меня! Меня!!!» А потом все мысли вдруг испарились. Тот человек в магазин с женой зашел. Алина в первый раз их вместе увидела. Никакая жена не больная. Здоровая. Беременная. Топорщился тугой толстый живот под платьем…

После того человека Алина вообще ни на кого смотреть не хотела. И на Ивана. Но он настойчивым оказался. Отогрел, разморозил ее своей любовью.

Если бы только знать, что все так выйдет, Алина ни за что Ванечку в тот последний рейс не пустила. Прижалась бы к нему, обняла крепко-крепко. Только бы не уезжал…

Родиона Иван так и не увидел. А как любил сына, господи, как он его любил! Алина сама еще не знала, что беременна. Проснулась как-то среди ночи от того, что к животу ладонь прикасается. Иван просто сказал: