Читать книгу "Лекарство доктора Сажина - Федора Кайгородова"

Энтузиазм, с которым он начал рассказывать, удивил самого. Значит, он рад командировке, новым впечатлениям, романтике Севера. А какие люди вокруг? Открытые, несуетные, с широкой душой. Нет, положительно он рад переменам.

А как же Ирочка? Вспомнив про Ирочку, Стас помрачнел. Что-то роднило их, что-то делало друзьями. Ему казалось, что он знает ее давно. На кого-то она похожа? Эти изысканные манеры, эта привычка взмахивать рукой при разговоре? Чье это? Ах, да, конечно же, тетино — Екатерины Сергеевны. Кстати, где же она? «Надо ее разыскать, может быть, загадки исчезнут», — подумал Стас.

И в то же время весь облик этой знакомой-незнакомой девочки таил загадку. «Сажин что-то скрывает!» — подумал Стас уже совсем определенно.

Он забрался на полку с книжкой. Отрывая глаза от страниц, время от времени поглядывал в окно. Север поразил его своими немыслимыми контрастами. Мелькали сопки, озера, речушки, выглядывая из тумана. «Как много здесь воды!» — подумал Стас, наблюдая за скачущей по камням пеной или заметив спокойный простор моря. Между сопками вдруг мелькала картинка из ирреального мира — замшелые седые камни, величавые утесы, прозрачная до звонкости вода.

«Нет, положительно нельзя жить в этом мире, не увидев Севера!» — заключил он, с удовольствием думая о том времени, когда начнет заниматься исследованиями.

Вдруг в проходе мелькнуло знакомое лицо. Стас сразу вспомнил этого неловкого мальчишку, с которым вместе учился в школе. Его называли — «сын физика». Но должно же быть у него имя? Как же его зовут? — мучительно вспоминал ученый, но имя не приходило на ум. Он спрыгнул с полки и пошел следом за «сыном» в тамбур. Тот внезапно оглянулся и просиял:

— Станислав?

И тут Стас вспомнил: ну, да, конечно, Павел Мезенцев, его зовут Пашей, слава Богу, вспомнил то, что и забыть-то странно.

— Паша! А я тебя увидел, не понял, ты — не ты! Решил проверить. Как ты, где?

— У меня все отлично, — ответил Павел. — Живу в Мурманске. Работаю преподавателем в морском колледже. Ты-то как?

— Я в командировку!

— Ну так, в гости заходи! Или, если хочешь, можешь у меня остановиться!

— Нет, мне удобнее будет в научном общежитии.

Они еще долго болтали про разные школьные мелочи. И тут Стас вспомнил человека, преподавшего ему главный урок жизни:

— А что стало с нашим учителем физкультуры? Где он сейчас?

— Где? Там же работает, в школе, — ответил Павел. — И все такой же суровый.

— А любимый директор?

— Он тогда уехал в какой-то сибирский город, и, представь себе, стал заведующим областного отдела образования, — грустно ответил Павел.

— Ну, так здорово! Ты что, не рад? — воскликнул Стас.

— Рад, конечно, но я не люблю вспоминать школу, все началось из-за меня, а это трудно забыть!

— Не преувеличивай, Павел! Ты же не виноват в том, что случился Новый год, и что мы сделали батискаф! Ты всего лишь опоздал на урок! Зря казнишь себя! И девочку не ты же в него засунул! — убежденно заметил Стас.

Павел не ответил, но глаза его засияли.

Эта история произошла, когда они учились в старших классах. Железнодорожная городская школа считалась престижной. На самом деле это был целый школьный городок — на английском, когда учительница во время урока выполняла общественные поручения, вся группа могла вылезть через окно, погулять по старинному яблоневому саду, вернуться к звонку — и никто не замечал этой проделки. Когда Елизавета Ивановна возвращалась к концу урока, весь класс дружно бубнил английские спряжения на той же странице, что и в начале урока. Но худо-бедно, английский все же ребята знали, а вот физику…

Учитель физики, отец Павла Мезенцева был талантлив, но что он бормотал возле доски, не знал никто. Бедняга не умел держать дисциплину. В результате физику как предмет в классе знали только два человека: сам физик, да его сын.

В самом начале года Павел опоздал на урок физкультуры. И всегда выдержанный учитель физкультуры почему-то пришел в ярость. Он схватил сына физика за ухо и повернул к классу, отчитывая за опоздание. Тщедушный и тихий пацан при этом виновато улыбался.

Отвратительная картина потрясла класс. Ребята дружно объявили физкультурнику бойкот, пока он не извинится перед подростком. Иван Петрович извиняться и не подумал. Известный своей радикальностью девятый «Б» перестал посещать уроки физкультуры.

Сначала два свободных урока все просто радовались жизни: на дворе теплынь, через дорогу — палатка с лимонадами и чипсами.

Хуже пришлось, когда вмешался директор.

— Ну что же? — сказал мудрый Владимир Петрович. — Бойкот — есть бойкот. Я уважаю ваше право на самостоятельность, но прогуливать не позволю! Уроки физкультуры заменим трудом!

А труд, в отличие от российских традиций того времени, преподавался в школе серьезно. Борцам за справедливость поручили делать скворечники и табуретки. Очень скоро ребята возненавидели все табуретки на свете, а упрямый Иван Петрович и не думал извиняться. Директор, казалось, забыл про конфликт и про ершистый девятый «Б» и ждал, когда дозреет та или иная сторона.

Между тем близился Новый год. Как всегда к торжеству готовили актовый зал. Школа была перестроена из старинного вокзала из тяжелых бревен с высокой башней наверху. В ней, этой самой башне, когда вычищали ее от мусора для музея, нашли на стене надпись: «Иду бить фашистских гадов!» Потом уже местный поэт написал на эту тему романтическую песню, которая стала гимном школы. Все это воспитательное богатство рухнуло в одночасье — и военный музей, и надпись, и пикантная башня. В тот Новый год школа сгорела дотла.

Из актового зала был сделан морской уголок — по потолку рассыпаны звезды, по стенам струились водоросли, а вокруг плавали рыбы. Сотни метров покрашенной марли были натянуты по всему периметру помещения. А посередине недалеко от елки возвышался батискаф. Он был сделан на совесть, что и привело к трагедии: металлическая сетка, обклеенная толстым слоем газет, а это очень прочный материал.

Пожар начался из-за замыкания электропроводки на потолке, куда ребята развесили марлю, украсив ее кусками ваты. Зал вспыхнул мгновенно. Дети и родители бросились к двери, началась паника. Директор выбивал стекла и выбрасывал ребят в окна, сам вышел из здания, когда в зале не осталось ни одного ребенка.

И тут одна женщина закричала, что там, в помещении, в этой ракете, которая стоит на виду у всех, заперт ее ребенок. Не раздумывая, какой-то человек бросился к двери и через несколько минут вынес девочку, безжизненно повисшую у него на руках. Врачам удалось спасти ей жизнь, но изуродованное лицо осталось таким навсегда. Как выяснилось позднее, мать сама затолкала ее в батискаф — думала спасти.

В грязных лохмотьях нарядной одежды весь девятый «Б» стоял поодаль, видели, как подъехала «скорая», как женщина упала к ногам Ивана Петровича — а это был он — и, стоя на коленях, молча обнимала его ноги. Потом ее, онемевшую, оторвали от спасителя и тоже увезли на «скорой».