Читать книгу "Мачо - Надежда Нелидова"

А ведь почти полвека пунктуальная Виктория Евгеньевна проработала в жэке с документами. В голове держала целую бухгалтерию с точностью до последней циферки, и вот на тебе.

А еще ее в последнее время в самых неподходящих местах: на людях, на улице, в общественном транспорте – стало обливать внезапным мощным жаром. Как если бы медсестра-распустеха горячий укол со всей силы всадила.

Виктория Евгеньевна собралась и пошла к бывшему районному невропатологу, а нынче широко известному в городе и области экстрасенсу, обладательнице Платинового Международного Медицинского Диплома и разных целительских золотых Орденов Ольге Вячеславовне.

Они были не то что бы близкие подруги, но давние, проверенные, надежные приятельницы. Даже внешне были похожи: обе гренадерского роста, тучные, с маленькими, по-мальчишечьи коротко стрижеными головками на мощных шеях, плавно перетекающих в объемистые торсы. Ольга Вячеславовна в своем медицинском халате была вылитая белая медведица из мультика про медвежонка Умку.

В свое время, когда еще была в силе, Виктория Евгеньевна задним числом приватизировала на имя Ольги Вячеславовны квартиру после смерти ее папы. Очень тогда помог товарищ Полюшкин из администрации. А так – не пито, не едено – досталось бы государству.

Ольга Вячеславовна не любила оставаться в долгу. Пользуясь связями в районной ВТЭК, вывела Викторию Евгеньевну на группу – это когда в системе ЖКХ начались смутные времена, и ЖЭКи стали обзывать монополистами и грабителями и писать статьи под рубрикой «Жэк-потрошитель».

В городе объявился конкурент в лице управляющей компании с грозным названием «Энергодивизион». Виктория Евгеньевна опомниться не успела, а «Дивизиону» – не без посредничества вероломного товарища Полюшкина – уже достались сплошь элитные новостройки. А ее-то ЖЭКам – старые районы с аварийным жилым фондом, со сгнившими подземными трубами – ровесницами самой Виктории Евгеньевны. Ничего не оставалось делать, как прибегнуть ко втэковским услугам Ольги Вячеславовны.

Очень было горько и обидно. Не так, не так представляла себе Виктория Евгеньевна собственный уход на пенсию: чтобы с вывешенными в актовом зале на плюшевом занавесе круглыми, вырезанными из золотой фольги юбилейными цифрами, с зачитываемыми под аплодисменты благодарственными письмами, с расписным электрическим самоваром на подносе и другими практичными подарками. С речами со сцены: что вот такие советские, с большой буквы начальницы ЖЭКа, как уважаемая юбилярша, уходят в Историю. И это была бы чистая правда.

Сколько, бывало, в разгар торжественной части очередного мероприятия извлекали Викторию Евгеньевну из глинистых траншей, из затопленных подвалов, с протекающих чердаков, привозили в нарядный зал. Извиняясь, неловко протискивала крупное тело к своему неизменному стульчику в президиуме. Среди надушенных, начесанных жилкомхозовских дам, она мохеровый берет (тоже неизменный) уже и не снимала: все равно под ним заботливо накрученные с вечера волосы свалялись. А по окончании вечера, батюшки, обнаруживала: берет-то весь в паутине, в бумажках, в подвально-чердачном соре. И все видели, и товарищ Полюшкин, конечно, видел…

Ну где вы нынче найдете начальницу ЖЭКа, которая, узнав, что нерадивый жилец снова не донес ведро до мусоропровода и вывернул его на лестничной площадке, кряхтя вылезала бы из-за стола, напяливала тесное пальто и ехала в старом «козлике» на окраину города?

Там, бормоча: «Разве ж это люди? Это ж скоты, а не люди», – самолично исследовала мусорную кучу и – по клоку газету с номером квартиры, по тетрадке отпрыска-школяра, по какой-нибудь скомканной справке, использованной в качестве туалетной бумаги – вычисляла злоумышленника. За глаза ее называли «наш Шерлок Холмс». «И страшна и скора на расправу была ее тяжелая длань».

Ольга Вячеславовна не дурила подруге голову: не вертела хрустальных шаров, не жгла благовония, не проделывала пассы над головой и прочие экстрасенские заморочки. Она перелистала ее пухлую медицинскую карту и вздохнула.

– Вам сколько лет? Пятьдесят? Конечно, я могу устроить койку. Могу назначить самые хорошие и качественные препараты. Но самое лучшее лекарство в нашем возрасте, матушка – это секс. Регулярный и качественный. Да, да. Эффективное, но, я вам скажу, оч-чень труднодоступное лекарство.

Виктория Евгеньевна не поверила своим ушам. Поерзала на стуле, поправила черную шерстяную юбку:

– Это вы мужчин имеете в виду? Тьфу, добра-то.

– Напрасно вы так говорите, Виктория Евгеньевна. Нынче попробуй встретить настоящего мужика – я постель имею в виду. Это – Счастье. Вы от жизни отстали. Нынче женщины за ЭТО на такие вещи способны, рассказать – волосы дыбом встанут, со стыда сгорите. Я практикую, мне ли не знать.

И она развернула перед ошеломленной, отставшей от жизни Викторией Евгеньевной страшную картину повсеместной жестокой и беспощадной охоты женского пола на мужской. Рыщущие в поисках ускользающей добычи особи, растянутые повсюду паутины невидимых сетей, расставленные, хитроумно замаскированные силки, красные флажки…

– Это мы с вами, Виктория Евгеньевна, воспитаны на тургеневских девушках. Вот и кукуем в одиночестве.

– Пакость какая. И не уговаривайте, Ольга Вячеславовна. Я их брезгую, мужиков-то.

Экстрасенсша по селектору сказала секретарше, что сегодня больше не принимает. Задернула бархатные шторы, включила тихую музыку из к ф «Эммануэль». Внимательно осмотрела клиентку сквозь поблескивающие в полумраке стекла очков.

– Не можете ли вы, Вероника Евгеньевна, вспомнить и описать первые волнующие мгновения зарождения Женщины в вас, девочке? В гадком утенке – прекрасного лебедя? Робкое распускание нежных лепестков из скромного бутона?

Вероника Евгеньевна убрала с черной юбки пушинку и задумалась. Она выросла в деревенской избе, состоящей из одной большой горницы, уставленной шестью койками: Вероникиной и ее пяти братьев. Родители спали за печью. С тринадцати лет – каждый месяц боли, стыда, страха быть обнаруженной врасплох, страха не успеть замести преступные следы девичьего взросления от хитрющих братишкиных глаз.

Теплого туалета в избе не было. О тампаксах и прокладках не слыхивали. Зато в аптеках продавалась вата: восемнадцать копеек рулон. Девочки лепили из ваты плоские «пирожки», подстилали – для герметичности – куски полиэтилена, прикалывали булавкой к трусикам. И все равно неуклюжее сооружение натирало бедра до мозолей. Все это мгновенно пропитывающееся скользкое хозяйство елозило и грозило вывалиться под ноги на всеобщее обозрение в самый неподходящий момент.

В первые месяцы Вероника по неопытности перепортила все трусики. Скрывать следы преступления отправилась на только вскрывшуюся речку. Вывалила из пакета холм окровавленного белья. Холм величаво поплыл по течению, завернул за ивняки и зацепился за полощущиеся в воде ветки. Вероника, зайдя по колено в ледяную воду, палкой долго отцепляла «холм». Наконец, отцепила, он тронулся, поплыл и навсегда скрылся из вида. И долго еще, должно быть, плыл, пугая рыболовов и заставляя строить самые жуткие предположения о его, холма, криминальном происхождении.