Читать книгу "Эти удивительные животные. Самые неожиданные факты о братьях наших... разумных - Вирджиния Морелл"

Но не все ученые негативно отреагировали на исследования Фрэнкса. Многих его открытие вдохновило.

Когнитивный биолог Кевин Лаланд из университета Сент-Эндрюс в Шотландии и другие утверждают, что определение 1992 года, на основе которого Фрэнкс сделал открытие, что муравьи способны обучать, остается лучшим для оценивания данных способностей у других видов. По мнению Лаланда, если составить список всех видов, которые способны обучать или выполнять нечто подобное, как написано в этом определении, можно узнать много больше. Когда он и его коллеги составили такой список, «мы получили очень странный результат: способности к обучению были у муравьев, пчел, кошек, сурикатов [социальные хищники размером с белку, обитающие в пустыне Калахари в Южной Африке], пестрых болтунов [социальные птицы размером с голубя, также из Калахари] и даже у кур».

Получившийся список обрадовал бы самого Дарвина, поскольку из него следует, что способности к обучению у разных видов развивались независимо, а значит, утверждение, что более высокие когнитивные навыки должны развиваться последовательно, вверх по эволюционной лестнице – от низших к высшим видам, неверно. И тогда появляются новые вопросы, которые делают обучение предметом для дальнейших научных исследований. Что есть у этих животных общего, что побуждает их заниматься чем-то, похожим на обучение? Влияют ли определенные типы поведения или образ жизни на развитие этой способности? Лаланд считает, что влияет, и подчеркивает, что все эти виды социальны и живут в тесно связанных между собой семьях, где социальное обучение происходит иногда случайно, а иногда посредством имитации и коучинга.

Например, чтобы выжить в сухой пустыне Калахари, детеныши сурикатов должны научиться ловить, убивать и есть ядовитых скорпионов. Без помощи взрослого первая добыча любого детеныша легко станет и его последней, так как он может умереть от укуса скорпиона. Чтобы малыш не пострадал, взрослый сурикат откусывает у скорпиона хвост и вытирает бесхвостое тело о песок, чтобы удалить остатки яда. Затем взрослый дает живую, но уже безопасную еду детенышу, который может поиграть со своим ужином, не пострадав при этом. Когда детеныши подрастают, взрослые подбрасывают им скорпионов, подготавливая малышей к тому, чтобы они постепенно привыкали бороться со своей добычей.

– Это, пожалуй, самый лучший пример обучения, который был зафиксирован на сегодняшний день, – признается Лаланд. – Мы не должны думать, что процесс обучения у других животных будет таким же точно, как у нас, у людей, – предупреждает ученый. – Но мы не должны удивляться, обнаружив некоторые его формы в мире животных, будь то подражание, или коучинг, или передача информации.

Даже у муравьев размером с печатный дефис.

В день моего отъезда Фрэнкс снова говорил о своих муравьях и об обучении в целом.

Когда я зашла в лабораторию, Фрэнкс наблюдал за новым экспериментом, который он проводил с одной из своих аспиранток, Элизабет Франклин. Она при помощи тоненькой кисточки вымела всех старейшин из колонии, оставив только молодых муравьев, которые никогда не бегали в тандеме. Как оказалось, некоторые как будто знали, что надо делать, и вели муравьев к новому гнезду; другие слишком торопились и забывали своих медлительных учеников позади, но были и такие, которые просто решили, что самое время переносить своих собратьев. Фрэнкс присел на корточки рядом с чашкой Петри, подперев голову руками, и не сводил глаз с муравьев. Он посмеивался.

– Иногда они выглядят такими целеустремленными. Посмотрите на него, – сказал он, показывая на муравья, который бежал обратно к разрушенному дому. – Он привел одного муравья в новое гнездо и теперь вернулся, чтобы привести второго. Кажется, что они получают удовольствие, когда у них что-то выходит.

Фрэнкс замолчал на мгновение, продолжая наблюдать за своими любимцами. Затем он снова посмотрел на меня.

– Я бы никогда не сказал, что эти муравьи способны мыслить, – произнес он, приподнимая брови и пытаясь таким образом подчеркнуть свои слова. – Но меня очень интригует, что во многих ситуациях они ведут себя так, будто думают, то есть как если бы они сознательно размышляли над своими действиями и знали, зачем они это делают. Благодаря муравьям я понял, что очень сложное поведение не обязательно должно предполагать мысли, или язык, или теорию разума, т. е. способность понять, что другой человек думает или чувствует. Они как будто предупреждают нас задуматься о наших собственных мыслительных процессах, – продолжал Фрэнкс. – И вообще, может ли так оказаться, что, как и у муравьев, в наших головах есть алгоритмы, следуя которым мы просто думаем, что можем думать?

Это была унизительная мысль. Неужели наш мозг действительно работает на более высоком когнитивном уровне или мы просто думаем так, потому что у нас больше инстинктов, опыта и воспоминаний и мы способны обдумывать и анализировать то, что мы только что сделали?

«Муравьиные колонии представляют собой единый разум», – написал исследователь Дуглас Хофштадтер около тридцати лет назад в своей книге Godel, Escher, Bach: An Eternal Golden Braid («Гёдель, Эшер, Бах: эта бесконечная гирлянда»). Он отметил, что форма более высокого уровня интеллекта возникает как в колонии муравьев, так и в мозгу, и состоит из группы отдельных «бессловесных» существ – муравьев и нейронов. Неужели муравьи и нейроны действительно так похожи? Процитировав слова Хофштадтера в своей новой книге Honeybee Democracy, социобиолог насекомых Томас Сили предположил, что «возможно, одни и те же основные схемы принятия решений развились независимо друг от друга, как в мозге приматов, так и в мозге роя пчел [и в колонии муравьев]». И если это так, продолжает он, тогда можно говорить о «невероятном сходстве… двух физически различных форм «думающих машин» – мозга, состоящего из нейронов, и роя, состоящего из пчел».

Но мозг позвоночных, состоящий из нейронов, определенно выполняет нечто большее, чем рой пчел или колония муравьев. Во время принятия решений он прежде всего должен согласовывать и объединять эти неуловимые ощущения, которые мы называем эмоциями. Почему это происходит? Как они могут помочь животному думать и находить оптимальные решения?

Настало время навестить некоторых позвоночных, а также ученых, которые исследуют их разум.

2. Среди рыб

Добровольно я никогда не стала бы есть окуня, так же, как не съела бы кокер-спаниеля. Рыбы столь добродушны и любознательны. Они способны чувствовать, у них есть характер, им больно, если их ранят.

Сильвия Эрл

Каково это – быть рыбой? Или птицей, или летучей мышью, пчелой или тигром? Ученые единодушно считают, что мы никогда не узнаем точно, каково быть любым из животных, как бы сильно мы ни хотели этого и какие бы исследования ни проводили. Мы никогда не сможем полностью понять опыт другого животного. И все же, когда в 1991 году каждого из участников международной конференции этологов спросили, почему они избрали для изучения конкретный вид животных, они в подавляющем большинстве ответили, что их основной мотивацией было желание узнать, каково быть именно тем или иным животным.