Читать книгу "Впечатления о Советской России. Должно ли государство управлять экономикой - Джон Мейнард Кейнс"

Ленинизм – странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, – религии и бизнеса. Подобный факт действует шокирующе, т. к. перед нами совершенно новый тип религии, делающей нас высокомерными, и потому что бизнес, подчиняющийся такой религии, вместо того чтобы развиваться по своим независимым законам, становится крайне неэффективным.

Подобно другим новым религиям ленинизм черпает свои силы не от большинства, а от меньшинства своих ревностных приверженцев, чьи усердие и нетерпимость делают каждого из них равным по силе сотне индифферентных. И опять же, как в религии, ведущая роль принадлежит тем, кто – в большей мере, нежели их последователи – сочетает в себе новый дух, возможно искренне, с устремленностью к благим деяниям.

Последователи – это всегда люди с четко выраженным, по крайней мере в своей массе, политическим цинизмом; люди, которые так же хорошо умеют показывать улыбки, как и скрывать неодобрение; беспринципные экспериментаторы, освобожденные своей верой от всяких обязательств перед истиной и состраданием, но считающиеся с фактами и выгодой, вовсе не чуждые лицемерию (обвинения в котором поверхностны и бесполезны, поскольку они касаются именно политиков – равно как мирских, так и церковных). Подобно другим типам новой религии ленинизм спешит избавить повседневную жизнь от ее колорита, нарядности и свободы, требуя от приверженцев единообразия и суровости. Как и иные новые религии, он несправедливо и безжалостно преследует тех, кто активно выступает против. Подобно другим новым религиям он неразборчив в средствах. Наравне с современными религиями ленинизм преисполнен миссионерским рвением и вселенскими притязаниями.

Но сказать, что ленинизм есть верование небольшого числа ведомых демагогией фанатиков, озабоченных лишь пропагандой и преследованием инакомыслящих, – значит сказать лишь то, что он действительно есть религия, а не просто партия, и что Ленин – это Магомет, а не Бисмарк. Если мы сожмемся от страха в наших капиталистических креслах, то увидим в коммунистах России всего лишь ранних христиан, ведомых Аттилой, который, прибегнув к святой инквизиции и институту иезуитской миссии, дословно реализует экономические требования Нового Завета. Но если мы предпочтем смотреть на все спокойно, то сможем ли мы тогда быть уверены, что экономические требования, столь несовместимые с природой человека, не удастся навязать ни с помощью проповедников, ни с помощью армии?

* * *

В связи с этим возникают три вопроса. Является ли новая религия хоть отчасти истинной или отвечающей духовным запросам современного человека? Способна ли она, что касается ее материального выражения, выжить и дальше? Сможет ли она с течением времени – при соответствующих смягчениях и добавлениях – вызвать симпатии у большинства людей?

Что касается ответа на первый вопрос, то те, кто в полной мере удовлетворены христианским либо эгоистическим капитализмом, вряд ли поддадутся на уловки, направленные на сокрытие ответа; им подходит любая религия или вообще никакая. Но даже многие из тех, кто живут в наше время без общения с религией, склонны поддаваться эмоциональному увлечению любой действительно новой религией, а не просто возобновлением старой, стремясь испытать ее мотивирующую силу. Тем более что эти новые вещи привносятся Россией – красивым и беззаботным младшим чадом европейского семейства. Родившись на два столетия позже, оно способно преодолеть разочарования прочих великовозрастных членов семейства еще до того, как оно потеряет свойственную юности гениальность или привычки к уюту и комфорту. Я симпатизирую тем, кто находит в Советской России нечто хорошее.

Но что можно сказать, взглянув на реальное состояние дел? Для меня, взращенного в атмосфере, не замутненной ужасами религии и страхом перед чем бы то ни было, Красная Россия наполнена многим таким, что вызывает неприятие. Комфорт и привычки предписывают нам воздерживаться от осуждений, но я не готов принять точку зрения, которая безразлична к нарушениям свободы и безопасности в повседневной жизни либо использует орудие преследований и разрушений и международных раздоров. Можно ли согласиться с политикой, которая заключается в трате миллионов на подкуп шпионов, засылаемых в каждую семью и каждую группу внутри страны, для разжигания волнений за границей? Может быть, это не самая худшая, а возможно, и более целесообразная политика по сравнению с жадными, воинственными и империалистскими устремлениями других правительств. Но в любом случае она должна быть намного лучше, чтобы изменить мои привычки. Как мне принять теорию, которую необходимо принимать как Библию – вне и выше всякой критики, – но которая похожа на устаревший учебник по экономике, не просто научно неправильный, но читаемый без всякого интереса и к современному миру неприменимый? Как я могу соглашаться с системой взглядов, которая, предпочтя водоросли рыбе, возвышает грубый пролетариат над буржуазией и интеллигенцией, которые, несмотря на свои недостатки, обеспечивают качество жизни и надежно охраняют достижения человеческой культуры? Если нам и нужна религия – сможем ли мы ее отыскать в туманном вздоре красной литературы? Образованному, скромному, интеллигентному сыну Западной Европы не очень просто найти здесь свои идеалы, не подвергшись при этом неприятной процедуре обращения в новую веру, которая непременно потребует изменения всей системы его ценностей.

И все же мы не уловим сущности новой религии, если ограничимся сказанным. Коммунист без колебаний заявит, что подобные вещи относятся не к его кредо, а к тактике Революции. Ибо он верит в две вещи: в устроение Нового Порядка на земле и в метод осуществления революции как единственно возможное для данной цели средство. Новый Порядок якобы не следует соизмерять ни с ужасами революции, ни с лишениями переходного периода. Революция должна стать самым ярким примером средства, оправдываемого целью. Поэтому солдат Революции должен убить в себе человеческую природу, стать беспринципным и жестоким, обрекая себя на жизнь вне радости и спокойствия – являя всем образец средства, а не цели.

В чем же тогда суть новой религии как предвестника Нового Порядка на земле? Наблюдая со стороны, я точно не знаю. Иногда глашатаи этой религии говорят так, как если бы такой Порядок был чисто материальным и техническим в том же самом смысле, что и порядок современного капитализма. Иными словами, коммунизму-де в конце концов просто следует быть более действенным техническим инструментом для достижения тех же материальных благ, которые присущи и капитализму; предполагается, что коммунизм освоит новые поля для больших урожаев и сможет более эффективно контролировать силы природы. В таком случае это вовсе не религия, а своеобразный блеф, облегчающий проведение изменений в обществе, для чего могут (или не могут) быть найдены адекватные экономические средства. Но я подозреваю, что фактически подобные разговоры всего лишь реакция на обвинения в экономической неэффективности, которые мы предъявляем, и что в сердцевине Русского Коммунизма таится нечто, в определенной степени касающееся всего человечества.

В каком-то смысле коммунизм просто следует некоторым уже известным религиям. Он доводит до экзальтации мещанина, делает его всемогущим. Ничего нового нет. Правда, существует еще один фактор, опять же не очень новый, но – в измененной форме и иной постановке – способный привнести нечто в подлинную религию будущего, если только таковая бывает. В ленинизме начисто отсутствует сверхъестественное начало; его эмоциональное и этическое ядро концентрируется вокруг индивидуальных и общественных установок в отношении Любви к Деньгам.