Читать книгу "Тайная помолвка - Вера Крыжановская"

– Глупый предрассудок? – перебил граф. – Графиня Маркош и сын ростовщика. – Я знаю, что ты – атеист, Маврикий, и мне очень тебя жаль.

– Извини, я верю в существование высшего существа, творца мира, но этот предвечный отец создал всех детей своих равными и, конечно, не одобряет мелочную борьбу, которую они ведут между собой по внушению людей, из честолюбия и эгоизма именующих себя его служителями. Но довольно на эту тему, я знаю твои убеждения. Ты ошибаешься, полагая, что человек молодой, красивый, умный и настолько богатый, чтобы купить княжество, – чем не надо пренебрегать в наше время, – неизбежно составит несчастье моей крестницы, потому только, что он еврейского происхождения и предки его не принимали участия в крестовых походах! Молодые люди отлично могут любить друг друга и быть счастливыми.

– До сего времени, по крайней мере, Валерия ничего не питает к нему, кроме отвращения и презрения, – вздыхая, ответил граф. – До свидания, барон. За обедом ты сам увидишь, есть ли какой-нибудь шанс, что твои оптимистические надежды осуществятся.

IV

– Фея, встряхни себя, пробило четыре часа, и тебе давно пора одеваться, – говорила Антуанетта, уже одетая к обеду.

Валерия бледная и задумчивая лежала на диване, смотря в пространство.

– Ты права, – проговорила она, приподнимаясь и вздыхая, – надо вставать и нарядиться, чтобы подобающим образом отпраздновать свое «счастье». Скажи, пожалуйста, Марте, чтоб она приготовила черное платье; справедливость требует, чтобы я была в трауре в тот день, когда хороню свое имя, общественное положение и будущность.

Г-жа Эберштейн покачала головой.

– Не может быть, чтобы ты серьезно желала встретить Самуила таким издевательством. А если он за подобное оскорбление откажется от твоей жертвы и захочет отомстить, что тогда?

– Я не думаю, чтобы г-н Мейер был так щепетилен, я ему сказала, что он внушает отвращение, и… он не обиделся. Но я не хочу рисковать твоим счастьем и счастьем Рудольфа из-за вздора, а поэтому выбери сама мне туалет.

– В таком случае я выбираю то красивое белое кружевное платье, которое прислали тебе недавно из Парижа, белый цвет тоже траур, но не такой мрачный и бросающийся в глаза.

Валерия повиновалась, и когда камеристка окончила ее наряд, то Антуанетта, глядя на свою подругу, подумала, что никогда еще она не была так хороша, как теперь. Этот простой и воздушный туалет, казалось, был создан для ее идеальной нежной красоты. Но когда Антуанетта захотела приколоть к лифу и к пепельным волосам несколько роз, она оттолкнула ее руку.

– Шипы без роз были бы приличней для такой радостной помолвки, – презрительно сказала она. – Если уж непременно нужны цветы, то какие же из них предпочитает милое племя моего жениха? Чеснок, кажется?

– Фи! Как можешь ты позволить себе так глумиться! – остановила ее Антуанетта. – Где же твое мужество и твое доброе сердце?

Молодая девушка не отвечала, и они молча вошли в комнату, смежную с гостиной. Валерия опустилась в кресло возле окна и стала нервно ощипывать цветы бесподобного букета, стоявшего в севрской вазе. Антуанетта сочувственно глядела на нее, но, услышав шаги в соседней зале, вышла.

Старый граф ходил взволнованный и мрачный, как темная туча.

– Успокойтесь, папа, – сказала Антуанетта, ласково беря его под руку. – Надо с достоинством нести неизбежное. Чтобы облегчить положение Валерии, мы обязаны, хотя бы внешне, любезно встретить Мейера и отнестись к нему как к доброму знакомому. Наше отношение повлияет на нее и поддержит. А вот и дядя Маврикий с Рудольфом. Слава Богу, что они опередили отца Мартина.

Лицо молодого графа было так же пасмурно, он то нервно играл шнурами своей венгерки, то крутил усы.

– Рудольф, постарайся скрыть свою злость и отвращение, – шепнула ему Антуанетта. – Если вы с отцом будете с надутым видом, наше положение станет невыносимым.

– О! Если б я только мог свернуть шею этой каналье, я бы тотчас же повеселел, – глухо проговорил молодой граф, сжимая кулаки.

– А где же Валерия? – спросил барон фон-Гойю.

Антуанетта молча указала ему на соседнюю комнату. При виде молодой графини, бледной и расстроенной, барон остановился и покачал головой.

Весь ковер и платье Валерии были усыпаны лепестками роз, левкоев и лилий, а она все продолжала обрывать попавшие под руку цветы и листья.

– Ай-ай! Милая моя крестница, что значит эта экзекуция, чем провинился несчастный букет? – шутливо спросил барон.

Валерия подняла глаза, она старалась улыбнуться и встала было с кресла, но тотчас же остановилась, вздрогнула, ее протянутая рука бессильно опустилась; она услышала шум подъехавшей к крыльцу кареты.

– Это он и отец Роте, – сказала Антуанетта, подбежавшая к окну.

Отец Роте и Самуил вошли в гостиную. Оба графа приняли банкира очень вежливо, но холодно и сдержанно. Лишь барон, подойдя с дружеской улыбкой, протянул ему руку.

– Здравствуйте, мой милый друг, примите мое поздравление и добрые пожелания. – И вполголоса добавил: – Любовь и терпение уже смягчили некоторые предрассудки. Составьте счастье моей крестницы, и сегодняшний день будет прощен и забыт.

– Благодарю вас, барон, за добрые пожелания, я вдвойне ценю их в этот тяжелый и счастливый для меня день… Но где же?..

Самуил замолчал и тревожным взглядом окинул комнату.

– Она тут, в соседней комнате, – ответил барон. – Пойдемте!

Священник, тоже не упустивший из внимания отсутствие Валерии, по указанию графа направился к ней. При виде молодой графини, стоявшей рядом с Антуанеттой белее своего платья, с выражением безысходного отчаяния на лице, отец фон-Роте торопливо подошел и шепнул:

– Где же ваша вера, где та радостная покорность судьбе, которые я рассчитывал в вас найти? Поднимите голову, дочь моя, и помните, что вы должны быть моей опорой в святом деле обращения души, уже начавшей проникаться истиной Христовой. Скоро крещение смоет всякую скверну с этого молодого человека, как и нас избавляет от первородного греха…

Он замолчал, увидя Самуила, входящего в сопровождении барона. Подозвав знаком молодого человека, он затем взял похолодевшую руку Валерии и вложил ее в руку Самуила.

– Дочь моя, примите мужа, которого избрал вам Бог, – сказал он с благоговением. – Да благословит Господь ваш союз!

Слова ли священника или сила воли Самуила заставили Валерию поднять голову. Но встретив его взгляд, с любовью и упреком смотревший на нее, она покраснела и смущенно попросила его садиться. Тогда барон подошел и поцеловал свою крестницу, сел возле сговоренных и повел разговор о посторонних вещах. Рудольф и Антуанетта присоединились к ним, но отец фон-Роте вернулся к старому графу, который не выходил из гостиной.

Всем стало легко, когда доложили, что обед подан; барон проворно встал, а Рудольф и Антуанетта поспешно последовали за ним. С минуту жених и невеста оставались одни. Самуил церемонно подал руку Валерии, но не выдержал, прижал ее ручку к губам.