Читать книгу "Последнее королевство. Бледный всадник - Бернард Корнуэлл"

Рагнар привел меня в замок, который был просто большим домом, частично каменным, возведенным еще римлянами, а частично деревянным, построенным в более поздние времена. В римской части – просторной комнате с каменными колоннами и белеными стенами – ждал мой дядя, а с ним отец Беокка и дюжина воинов. Я знал их всех: они оставались защищать Беббанбург, когда отец мой уезжал на войну.

Косые глаза Беокки округлились при виде меня. Должно быть, я сильно изменился, оброс, почернел от солнца, стал худее, выше и шире в плечах. Потом он увидел у меня на шее амулет и, указав сперва на свой крест, затем – на мой молот, сделал укоризненное лицо. Эльфрик и его воины нахмурились, увидев меня, словно я их опозорил, но никто не произнес ни слова, возможно, из-за стражников Ивара: высокие, в кольчугах и шлемах, с боевыми топорами на длинных топорищах, они стояли вдоль стен в той части комнаты, где на деревянном помосте возвышался простой стул, служивший теперь троном Нортумбрии.

Вошел король Эгберт, а с ним Ивар Бескостный и еще человек десять, включая Равна (теперь я знал, что он советник Ивара и его брата). Рядом с Равном шагал высокий человек с белыми волосами и длинной белой бородой, в длинном одеянии, расшитом крестами и крылатыми ангелами; позже я выяснил, что это Вульфер, архиепископ Эофервикский, который, как и Эгберт, принес датчанам клятву верности. У короля был смущенный вид. Он сел, и переговоры начались.

Речь шла не только обо мне, но и о правителях Нортумбрии: кому из них можно доверять, а на кого следует напасть; какие земли отойдут Ивару и Уббе; какую дань будет платить Нортумбрия; сколько лошадей необходимо пригнать в Эофервик; сколько провианта доставить армии; кто из олдерменов останется в заложниках… А я сидел и скучал, пока не прозвучало мое имя. Тогда я насторожился и услышал, что дядя предлагает меня выкупить.

Идея с выкупом казалась довольно простой, пока два десятка человек не принялись спорить. Долгое время они обсуждали мою цену: датчане запросили немыслимую сумму в три сотни серебром, а Эльфрику было жаль расстаться даже с пятьюдесятью. Я ничего не говорил, просто сидел на разбитых римских плитах в конце зала и слушал. Три сотни превратились в двести семьдесят пять, пятьдесят стали шестьюдесятью, и так все и тянулось, и тянулось, пока наконец не заговорил дотоле молчавший Равн.

– Ярл Утред, – произнес он по-датски (я впервые услышал, как меня называют датским титулом «ярл»), – принес присягу королю Эгберту. Поэтому у него преимущество перед тобой, Эльфрик.

Слова перевели, и я увидел, как разозлился Эльфрик, когда к его имени не прибавили титула. Но у него и не было титула, не считая того, который он присвоил… Об этом я узнал, когда он тихо обратился к Беокке и тот заговорил от его имени.

– Олдермен Эльфрик, – сказал молодой священник, – не считает, что присяга ребенка чего-то стоит.

Разве я приносил присягу? Я такого не помнил; помнил только, как просил Эгберта о покровительстве – но я был слишком мал и путал эти две вещи. Да это было и неважно, важно было лишь то, что дядя присвоил Беббанбург и назвался олдерменом. Я потрясенно уставился на него, а он посмотрел на меня с явным отвращением.

– Мы полагаем, – сказал Равн, слепые глаза уставились на крышу зала (в ней отсутствовало несколько черепиц, и с потолка сыпал моросящий дождик), – что нам лучше будет служить принявший присягу, верный нам ярл Беббанбурга, а не человек, о верности которого мы ничего не знаем.

Эльфрик почувствовал, откуда дует ветер, и сделал самую простую вещь: подошел к возвышению, опустился на колени перед Эгбертом и поцеловал протянутую руку короля, получив в качестве поощрения благословение архиепископа.

– Предлагаю сто монет серебром, – сказал Эльфрик, принеся присягу на верность.

– Две сотни, – ответил Равн, – и ты должен будешь впустить в Беббанбург гарнизон из тридцати датчан.

– Я же дал клятву! – сердито заявил Эльфрик. – Нет необходимости отправлять датчан в Беббанбург.

Значит, Беббанбург не пал – и я сомневался, что когда-нибудь падет. Во всей Нортумбрии не было крепости надежнее, а может, и во всей Англии.

Эгберт все молчал, и Ивар тоже: стало ясно, что долговязому тощему датчанину наскучило происходящее, и вот он кивнул Рагнару, который оставил меня и отошел в сторонку поговорить со своим господином. Остальные смущенно ждали.

Ивар и Рагнар были друзьями. То была странная дружба совершенно разных людей: Ивар – вечно угрюмый, молчаливый, грозный, Рагнар – открытый и шумный. Старший сын Рагнара служил Ивару и уже сейчас, в восемнадцать лет, командовал датчанами, которые остались на землях Ивара в Ирландии. В том, что старший сын служит не отцу, а другому господину, не было ничего необычного. У самого Рагнара в командах служили два сына ярлов, чтобы в один прекрасный день унаследовать титул и богатство, когда научатся сражаться. Итак, Рагнар разговаривал с Иваром, Эльфрик шаркал ногами и смотрел на меня, Беокка молился, а король Эгберт, за неимением другого занятия, пытался принять величественный вид.

Наконец Ивар объявил:

– Мальчик не продается.

– Не подлежит выкупу, – мягко поправил Равн.

Эльфрик пришел в ярость.

– Я приехал… – начал он, но Ивар его прервал.

– Мальчик не подлежит выкупу, – прорычал он, развернулся и вышел из зала.

Эгберт смущенно приподнялся на троне, потом снова сел, а Рагнар подошел и встал рядом со мной.

– Ты мой, – сказал он тихо. – Я тебя купил.

– Купил?

– Заплатил серебром по весу моего меча, – объяснил он.

– Но почему?

– А может, я хочу принести тебя в жертву Одину?

Он потрепал меня по волосам.

– Ты нам нравишься, мальчик, – сказал он, – так сильно нравишься, что мы хотим тебя оставить. К тому же твой дядя предложил мало серебра. Вот если бы он дал пять сотен, а? За такую сумму я бы тебя продал.

И он засмеялся.

Беокка поспешно пересек комнату.

– Ты в порядке? – спросил он меня.

– В порядке.

– Эта штука у тебя на шее… – Он протянул руку, чтобы сорвать молот Тора.

– Тронешь мальчика, жрец, – хрипло произнес Рагнар, – и я выправлю твои косые глаза, а потом распорю твое брюхо до тощей шеи.

Беокка, разумеется, не понял, о чем говорит датчанин, но безошибочно уловил тон, и рука его застыла в дюйме от амулета. Понизив голос, чтобы слышал только я, он взволнованно прошептал:

– Твой дядя тебя убьет.

– Убьет?

– Он желает быть олдерменом. Вот почему он хотел тебя выкупить. Чтобы убить.

– Но… – запротестовал было я.

– Тсс, – прошипел Беокка.

Он поглядел на мои голубые руки, но не спросил, что со мной случилось.

– Я знаю, ты законный олдермен, и мы еще встретимся.