Читать книгу "Бабочка и василиск - Юлий Буркин"

Есть и телефон. Который вдруг зазвонил. Майя вздрогнула и, схватив трубку, прижала ее к уху: «Алло, алло!» Наверное, кто-то звонит прежним хозяевам, решила она. В трубке молчали. Вдруг ей стало страшно в этом большом, пустом и таком еще чужом доме.

А в трубке молчали. Но она все не возвращала ее на аппарат, продолжая прислушиваться к чему-то. И тут она услышала: очень тихий и очень низкий, на пределе восприятия, рокот. Или ей показалось? Что на том конце провода из этого почти несуществующего рокота сложилось слово «ПРОСТИ».

… Ирину уже несколько раз посещали сотрудники милиции. Ведь он буквально пропал без вести. Как ни велика ее обида, все-таки он не был чужим ей человеком, и когда он исчез почти сразу после операции (о каждом его шаге после ухода из дома она знала получше его самого) в милицию она заявила сама. А потом стали приходить эти странные письма ниоткуда (слава богу, жив), которые Виталька складывал в свой ящик с игрушками, бережно хранил, а иногда просил Ирину перечитывать их вслух – то одно, то другое.

Она соглашалась неохотно, сознавая, что в письмах этих нет ни слова правды. Но все-таки читала. И для Витальки айсберги и эскимосы, китовые фонтаны и белые медведи стали буквально второй жизнью, возможно даже более реальной, чем та, которая видна окружающим.

… После обработки троицей рецидивистов в следственном изоляторе, Грибов безропотно подписал признание, которое выложил перед ним абсолютно уверенный в своей правоте (ведь взят арестованный был с поличным) следователь. Суд был показательным, выездным в аудитории главного корпуса медицинского института, переполненной врачами города, преподавателями и студентами. Выступали его сослуживцы и коллеги, говорили о том, что он – научное светило, что он – честнейший человек… Но улики были неопровержимы, а его чистосердечное признание красовалось на столе судьи. К тому же кому-то из местных властителей показалось, что «Дело Грибова» – отличная возможность приструнить зарвавшихся коррумпированных медиков…

Единственное, омрачившее плавный ход судебного процесса, событие: в зале, в момент зачтения приговора, объявился огромный черный пес, пробежал между рядами зрителей к кафедре, остановился, повернулся мордой ко всем и взвыл так тоскливо, так жутко и отчаянно, что похолодели сердца и у судейских, и у присяжных, и у остальных присутствующих. Прокурор поперхнулся и смолк на полуслове. Все замерло. А пес выл и выл, нагоняя на человеков смертную печаль.

Два молодцеватых служителя Фемиды, опасливо (вон, зубищи-то какие) приблизившись, вытолкали псину за дверь, развернулись, но, прежде чем успели войти обратно, услышали за спиной хриплый злой окрик: «Пидоры ментовские!» Они разом оглянулись, наслаждаясь предвкушением расправы над хулителем чести представителей власти, но никого, кроме пресловутой собаки, развалившейся на тротуаре, не увидели. Обескураженные, вернулись они к скамье подсудимых, и каждый из них решил, что оскорбительные словечки послышались только ему, а уточнять у другого каждый из них постеснялся.

И суд, успешно продолжившись, успешно завершился. Хотя и мелькнуло у прокурора впервые в жизни: «А не слишком ли мы строго?» И долго еще – у кого несколько часов, а у кого и несколько недель – держалось у всех, кто присутствовал в этом зале, странное, ничем, казалось бы, не обоснованное, ноющее чувство потери.

XIII.

В который уже раз за последнее время василиск с легким забытым трепетом в груди, покоящей глыбу его каменного сердца, приоткрыл янтарную крышку шкатулки. Бабочка Майя вскочила, протерла глаза и, кокетливо сложив крылья, наклонила головку.

– Доброе утро, моя маленькая повелительница, – стараясь придать своему, обычно такому свирепому, рыку подобие мягкости, произнес василиск.

– Доброе утро, милый, – ответила бабочка и, вспорхнув, чмокнула ящера в один квадратный микрон его носа.

– А у меня для тебя сюрприз, – он отвинтил крышку хрустального флакона и, наклонив его, чуть-чуть прыснул на дно шкатулки.

– Ты что, с ума сошел! – топнув ножкой, закричала притворно возмущенная бабочка. – Ты решил меня утопить?! Здесь хватит нектара, чтобы споить всех бабочек мира! – Но, прильнув на миг к лужице на дне своей роскошной кельи и отпив немного, она сменила гнев на милость и протянула благодарно: – Какая прелесть! С какого это цветка?

– С цветка магнолии, радость моя. Он и не догадывался, что его странный заказ ничуть не удивил его верных рабов – ужей Причерноморья.

– Ой! Я слышала об этом цветке. Его нектар должен быть ужасно хмельным!

– Значит, ты сегодня будешь ужасно пьяная.

– Это плохо?

– Сегодня можно. Ведь сегодня ты здесь последний день. Завтра наступит срок моей ежемесячной прогулки, во время которой я демонстрирую свою мощь, превращая в камни животных и людей. Завтра я вынесу тебя отсюда…

– Я не хочу! – не дослушав его, крикнула бабочка, и слезы брызнули из-под ее шелковых ресниц. – Я хочу остаться с тобой навсегда, мой милый, мой любимый динозавр!

– Я не динозавр, – попытался он усмехнуться, но усмешка не получилась, и он незаметно смахнул с глаз сталактитики, – я – василиск. Мне, может быть, еще труднее расстаться с тобой, чем тебе со мной. Ведь я буду любить тебя вечно – таков срок моей жизни, а ты меня – лишь несколько недель – до своей естественной гибели. И я хочу вернуть тебя в мир как раз для того, чтобы ты успела полюбить кого-нибудь другого. Как ты думаешь, Майя, легко ли мне это?

– Я не смогу полюбить никого другого, – рыдала она.

– Пойми, – пророкотал он как можно ласковее, – срок твоей жизни – десяток недель, это миг по сравнению с моими веками. Ты – искорка, мелькнувшая в вечном мраке моего бытия. Днем раньше ты уйдешь или днем позже – не имеет никакого значения. Но я не прощу себе, если ты исчезнешь бесследно. Ты должна выполнить свое предназначение – оставить потомство. Пойми это, моя маленькая повелительница, пойми и смирись, как смирился я.

Она поникла, штилевыми парусами обвисли ее мокрые от слез крылья. Он, наклонившись, левым кончиком раздвоенного языка осторожно слизнул капельки нектара со дна шкатулки и, подув, осушил его.

– Почему ты все решаешь за меня?

– Я не решаю. Но я очень прошу.

– Ладно, – всхлипнула бабочка (тут только он заметил, что она и впрямь уже осторожно довольно сильно пьяна), – ладно, я подумаю. – И, устроившись удобнее на постеленном им неделю назад клочке бархата, сладко зевнула. Он улыбнулся, тихонько опустил крышку и, зажав драгоценную ношу в левой передней пятерне, на трех лапах тяжело пополз из сокровищницы в тронный зал. Тут-то, на выходе из тоннеля в святая святых подземного мира, и встретили Хозяина его верные слуги и вечные соглядатаи.

– Повелитель, – пискнул Гомик, – мы хотим воспользоваться Правом.

– Так-так-так, – хищно прищурился василиск и, недобро улыбаясь, оглядел столпившихся пресмыкающихся, не пожелавших пресмыкаться на этот раз. Он решил тянуть время и воспользоваться любым удачным поворотом событий. – А помните ли вы, неверные, что ждет вас всех, если вы воспользуетесь Правом напрасно?