Читать книгу "На пути к краху. Русско-японская война 1904-1905 гг. Военно-политическая история - Олег Айрапетов"

Во всех этих трех этапах сам Дальний Восток не играл значительной роли, он был лишь одним из тех факторов, которые необходимо было учитывать при обострении отношений с традиционным противником от Балкан до Афганистана и Китая. По мере строительства Транссиба менялись и обстоятельства на Дальнем Востоке и настроения в Петербурге. Преемник Александра III находился под сильнейшим влиянием идей навализма и искал возможность обретения выхода в Мировой океан. Строго говоря, на Дальнем Востоке у России такой выход имелся — это была одна из лучших незамерзающих гаваней мира — Петропавловск-Камчатский. Однако его расположение, исключавшее возможность проведения железной дороги, делало тогда невозможным превращение города в русскую военно-морскую базу.

Не идеальной была и морская позиция порта на Камчатке — в северном сегменте Тихого океана, вдали от основных торговых путей и стратегически важных пунктов и коммуникаций. Оставался Владивосток, но данная позиция с самого начала не полностью устраивала русских моряков. Порт был расположен в закрытом море и замерзал на несколько месяцев в году. Поначалу это не было непреодолимым препятствием, и выход был найден в обретении стоянки в Японии. Впрочем, это было паллиативное решение. По мере усиления России на Дальнем Востоке на глазах у современников море, у берегов которого расположился город со столь программным названием — Владивосток, превращалось в Японское не только по названию, но и по сути.

Одно исключало другое. Японо-китайская война продемонстрировала это в полную силу. В своем докладе императору от 2 октября 1894 г. русский военный агент в Китае и Японии полк. К. И. Вогак довольно точно отметил: «Путь, который наметила Япония, — первенствовать на Тихом океане»{171}. О каком владении Востоком Россией могла бы идти речь при выполнении этой программы? В понимании такой опасности и кроется причина решения Петербурга о вмешательстве в японо-китайский конфликт и в требовании пересмотра условий Симоносекского мира. После этого русско-японскому сотрудничеству приходит конец. По сути дела на Дальнем Востоке начинается русско-японская гонка вооружений. Следует отметить, что она шла не только на передовых рубежах. В 1899 г. для укрепления тылов существующего Приморского Военного округа и Квантунской области за счет слияния Иркутского и Омского Военных округов был создан Сибирский Военный округ, который должен был стать тылом русских позиций на Дальнем Востоке{172}.

Результат многолетней работы по увеличению русского военного присутствия был очевиден. Вместо небольшой эскадры, нацеленной на крейсерскую войну, а значит обреченной на скорую гибель — полноценный линейный флот, претендующий на контроль над морем(7 эскадренных броненосцев против 6 японских; 4 броненосных крейсера против 8 японских){173}. Силы армии в Приморье и Приамурье выросли с 30,5 батальонов, 5 рот, 9 местных команд, 33 сотен(30 506 чел.) и 74 орудий в 1894 г. до 108 батальонов, 8 инженерных рот, 66 сотен и эскадронов (около 100 тыс. чел.), 168 полевых, 24 конных и 12 горных орудий{174}. До 1898 года высшими тактическими единицами здесь были бригады, а штаб Приамурского округа не был подготовлен к формированию штаба армии. После 1898 г. высшей тактической единицей стал корпус, а штаб округа приступил к подготовке формирования штаба армии{175}.

По оценкам британцев, имевшиеся у России на Дальнем Востоке силы позволяли решать исключительно оборонительные задачи, во-всяком случае, на первом этапе войны{176}. Соединившая регион с Россией железная дорога и организационная подготовка позволили в ходе военных действий развернуть Манчжурскую армию в огромную группировку (на 10(23) марта 1905 г. на Сыпингайских позициях числилось 455 470 чел. и 1 129 орудий){177}. Траты на оборону Приморья в 1889 г. равнялись всего 92 250 руб. Расходы на подготовку армии к возможному конфликту с Китаем и Японией в 1896–1900 гг. составили 33 млн руб., от 6 до 7 млн. ежегодно. Траты на оборону Тихоокеанского побережья за тот же период достигли 3 750 000 руб., от 800 до 470 тыс. руб. ежегодно{178}. Разумеется, этого было недостаточно, но Россия попросту не могла позволить себе большего.

Тем не менее, подобный рост вооружений никак не свидетельствовал в пользу справедливости утверждений о невнимании к Дальнему Востоку, шапкозакидательстве, недооценки и непонимания потенциального противника и пр., и др. С другой стороны, война, о неизбежности которой так долго говорили и в Петербурге, и в Порт-Артуре, пришла внезапно. Конечно, все долгожданные события приходят неожиданно. Очевидно, такова их природа. Но с другой стороны, нельзя не отметить, что Петербург пребывал в какой-то странной уверенности в том, что неизбежная война начнется только по воле России, и Япония не решится взять в этом вопросе инициативу на себя. И это очевидное заблуждение разделялось многими. Слушатели Николаевской академии Генерального штаба, например, не верили «…в близкую возможность войны с Японией. Нашему воображению эта островная империя рисовалась каким-то игрушечным миниатюрным государством… Нас подавляли исполинские размеры собственной страны и поэтому маленькие острова казались для нас неопасным соседом, который вряд ли осмелится вступить в военное единоборство со страной-великаном»{179}. Подобная уверенность лежала в основе принятия политических решений. 26 января(8 февраля) 1904 года, через день после того, как Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, Николай II записывает в дневнике: «Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим»{180}.