Читать книгу "Разум VS Мозг. Разговор на разных языках - Роберт Бертон"

Описание синдрома «непослушной руки» позволяет нам увидеть, насколько радикально повреждения мозга могут изменить восприятие человеком произвольности собственных действий. Левая рука одной пациентки «упорно искала и хватала любые близлежащие объекты, подбирала и дергала ее одежду и даже хватала ее за шею во сне. Чтобы предотвратить это, пациентка спала с рукой, привязанной к кровати. Она понимала, что это была ее рука, но говорила, что та кажется ей “отдельным существом”» [60]. Другой пациент рассказывал, что он «переворачивает страницы книги одной рукой, в то время как другая рука пытается закрыть книгу. Правой он пытается намылить мочалку, в то время как левая постоянно кладет мыло обратно в мыльницу. Он пытается открыть правой рукой шкаф, а левая его закрывает». Хотя эти пациенты признают руки своими, они не чувствуют, что контролируют их или являются причиной их движений. Еще одна пациентка утверждала, что кто-то с Луны контролирует ее руку. Такое часто описываемое приписывание агентивности внешним силам называют синдромом чужой руки [61].

Движения непослушной конечности противоречат сознательной воле пациента, однако обычно они сложны и целенаправленны в противоположность нецеленаправленным движениям (например, движениям, провоцируемым прямой стимуляцией мозга, или чисто рефлекторной реакцией типа коленного рефлекса). Одна наиболее показательная история болезни демонстрирует проблему приписывания намерения на основании того, что мы сознательно воспринимаем как намерение: «Во время игры в шашки левая рука делала ход, который он не хотел делать, и он поправлял ход правой рукой, однако левая, к большому огорчению пациента, повторяла неправильный ход». Невозможно узнать, почему левая рука выполняла эти действия, и пациент, лишенный ощущения сознательного контроля за этими действиями, ничего не мог нам сказать. Но нет никакого повода считать эти действия полностью случайными и ненамеренными. Непослушная рука действовала в соответствии с некоторыми конкретными двигательными планами, несмотря на то, что намерения и инструкции не осознавались пациентом. Пример с шашками предполагает интригующую возможность того, что конфликтующие движения рук представляют два варианта хода, которые пациент подсознательно учитывал, но только один из ходов ассоциировался с чувством агентивности. Благодаря неврологическому сбою мы смогли заметить путь, по которому не пошли.

Эта демонстрация существования в реальной жизни «двух умов в одном флаконе» демонстрирует, что природа и переживание намерений и целенаправленных действий отделены друг от друга. Намерение совершить акт существует независимо от чувства сознательного волевого действия. Намерение может существовать подсознательно и не сопровождаться никаким сознательным переживанием (как можно видеть из подсознательного намерения игрока в шашки сделать ход, противоречащий его сознательному намерению).

От чувства агентивности до осуществления выбора всего один шаг. В примере игрока в шашки они оказываются двумя аспектами одного акта. К испытываемому пациентом ощущению контроля над движениями его правой руки присоединяется независимое, но совпадающее во времени ощущение, что он сам выбрал данный конкретный ход шашки из всех, что ему доступны. В противоположность этому ни одно из чувств не присутствует, когда он делает альтернативный ход левой рукой. То же верно и в отношении ранее приведенного примера с игрой в покер. Ваш разум делает выбор, и ваша рука берет фишку.

Агентивность и выбор – это две стороны одной руки. И то и другое можно считать аспектами чувства контроля над частью себя – тела (агентивность) и разума (выбор). Таким образом, для чисто психических актов, например, когда мы отдаем предпочтение гамбургеру в противовес салату с тофу, мы используем термин «выбор». Если вы действительно возьмете гамбургер на раздаче, то возникнет наложенное поверх переживания выбора чувство агентивности.

К счастью, среди читателей найдется немного тех, кто непосредственно испытал на себе синдром «непослушной руки». Однако некоторые были свидетелями гипноза или сами подвергались ему. Хотя психологические основы гипноза остаются объектом многочисленных споров, он предоставляет еще одну модель расхождения намерения и чувства агентивности. Стандартная демонстрация гипноза состоит в том, чтобы заставить субъекта поднять руку над головой и при этом дать ему установку не запоминать того, что он совершил это движение. После пробуждения, увидев качающуюся над собой собственную руку, человек может засмеяться или испугаться, но важнее то, что он отрицает всякую ответственность за это действие, а агентивность вылетает в гипнотическую трубу. Или, внушив человеку под гипнозом, что объект слишком тяжел и его невозможно поднять, вы можете наблюдать, как он безуспешно пытается оторвать от пола перо или бусину.

С учетом значительного числа свидетельств в пользу того, что гипноз – реальный феномен, а не «шарлатанство», эти простые фокусы показывают нам, насколько сильно внушение способно влиять/изменять большинство фундаментальных аспектов Я. Хотя большая часть материалов, которые я обсуждал до этого момента, сфокусирована на биологическом субстрате ощущения агентивности и выбора, гипноз остается напоминанием, что даже самые фундаментальные механизмы обеспечения чувства Я могут легко контролироваться извне.

Чувство физического Я обеспечивает нас фундаментом, необходимым для ощущения пространственных аспектов нашего Я. Добавьте сюда чувства намерения, агентивности, усилия и выбора, и вы получите зачаточное «Я в действии». Это те самые основополагающие биологические механизмы, которые необходимы каждому для ощущения себя в качестве обладающих волей агентов, имеющих физические границы [62].

Глава 3

Причинность

Опыт учит нас только тому, что одно событие постоянно следует за другим, не посвящая нас в секреты их родства, связывающего их вместе и заставляющего их происходить нераздельно.

Дэвид Юм [63]

Я стою за кулисами во время карнавала, наблюдая, как тренируются жонглеры и шпагоглотатели. Я оборачиваюсь на неожиданный и громкий шум и вижу двух клоунов, яростно спорящих между собой.

Клоун А совершенно взбешен, его голос дрожит от ярости. Клоун Б стоит, широко и недоуменно раскрыв глаза. А внезапно бросается на Б и бьет его кулаком по лицу. Б падает навзничь, его красный нос отлетает в сторону. Один из жонглеров подходит ко мне и спрашивает, что случилось. Я объясняю, что клоун А ударом уложил клоуна Б. Жонглер смеется, поворачивается к клоунам и говорит: «Молодцы, ребята! Вы одурачили невропатолога». Клоун Б вскакивает на ноги, и эти двое снова начинают свою сцену.

Они репетировали. Удар был хорошо спланированным движением, которое выглядело совершенно реально. Клоун Б упал не потому, что клоун А его ударил, он упал в соответствии со сценарием.

Но сценарий тоже не был причиной падения клоуна Б. Причиной падения клоуна Б был сам клоун Б. Или, по крайней мере, так думал клоун Б. Но, с другой стороны, возможно – в зависимости от того, верите ли вы в свободу воли, – что клоун Б не был причиной своего собственного падения. Возможно, этот замечательный театральный трюк был предопределен на субатомном уровне.