Читать книгу "Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков"

Сразу за церковью тянется ряд двухэтажных домов, построенных в XVIII веке. Большинство неузнаваемо переделаны, но нижние этажи в некоторых из них на старинный фасон – сводчатые. Один из этих домов, на углу Токмакова переулка, со следами неоднократных переделок и остатками первоначальной разделки на стенах, причастен истории русского искусства. В этом уцелевшем в пожаре 1812 года и позднее приспособленном под жилье доме находилась мастерская Федора Степановича Рокотова, одного из наших виднейших живописцев XVIII века, создавшего, вместе с Аргуновыми и В.Л. Боровиковским, жанр русского портрета.

Мы странно мало знаем о Рокотове, даже дата его рождения установлена по косвенным данным – исповедным книгам церкви Никиты Мученика. И поныне нет уверенности: родился ли он в 1735 или 1736 году. Точно так же не вполне выяснено его происхождение. Прежде считалось, что художник принадлежит смоленскому роду дворян Рокотовых, и его известный ранний портрет молодого человека в гвардейском мундире принимали за автопортрет. Ныне же обнаружено дело об освобождении племянников Рокотова, крестьян подмосковного села Воронцова, принадлежавшего князю Репнину, что дало повод считать самого художника крестьянским сыном, отпущенным на волю своим владельцем. Однако версия эта не вполне вяжется с другим документом: Рокотов находится в списке лиц, подписавших правила московского Английского клуба, членами которого могли быть только потомственные дворяне.

Известно, что Рокотов учился в Петербурге у Лоррена и Ротари, но большую часть жизни прожил в Москве, где был длительное время настолько популярен, что чести быть написанным им домогались знатнейшие московские особы. Кто-то, очевидно недовольный отказом художника писать с него портрет, отметил в своих записках, что «Рокотов за славою стал спесив и важен».

В славу же он вошел с легкой руки Екатерины, которой очень понравились написанные им в 1763 и 1765 годах портреты, особенно тот, на котором она изображена в профиль. За последний, поясной, сделанный в Москве, Рокотову было пожаловано пятьсот рублей. В том же году он получил звание академика. Естественно, что обласканный при дворе художник был принят москвичами с распростертыми объятиями. Впрочем, не справедливее ли объяснить необычайный прижизненный успех Рокотова достоинствами его живописи, восхищающей нас наравне с его современниками? Артистичная легкость манеры, задушевность его портретов, живость характеров, на них изображенных, – все это должно было пленять глаз и воображение, привыкшие к парадности живописи того времени с неизбежной холодностью и академической зализанностью; совершенно особые, приглушенные, пепельные, серебристо-зеленоватые и розовые, оттенки рокотовской палитры придают поэтическое звучание его портретам, и нам теперь порой трудно почесть их написанными в середине и второй половине XVIII века – настолько они по своей человечности и лиризму опередили время…

Именно за стенами этого нескладного дома на углу Токмакова переулка создавал Рокотов свои шедевры. А жил он в скромном двухэтажном доме рядом с мастерской: нижний, каменный этаж, уцелевший в пожаре 1812 года, был впоследствии надстроен. Как тут жил художник, какова была его семья – мы ничего об этом не знаем. Известно лишь, что имя его значится в списке домовладельцев Старой Басманной за 1782 год, да сохранились имена трех его учеников, живших в мастерской: Петра и Ивана Андреевых да Зяблова, крепостного помещика Струйского. Здесь Рокотов и умер в 1808 году, на восьмом десятке лет, если считать достоверным, что он родился в 1735 или 1736 году.

Казаков, Рокотов, XVI век – одних этих имен и старины достаточно, чтобы привлечь внимание к Старой Басманной, но улица эта видела, помимо этих прославивших наше искусство людей, и Пушкина, бывавшего на ней неоднократно. В детстве семья поэта жила поблизости, в приходе церкви Харитония, а на Старой Басманной, там, где ныне сквер на углу Токмакова переулка, жила Анна Львовна Пушкина, сестра его отца, и мальчика приводили в гости к тетке. Позднее поэт навещал своего дядю Василия Львовича Пушкина, квартировавшего в доме матери Н. X. Кетчера, первого переводчика Шекспира на русский язык и члена кружка Герцена и Огарева. Исчезли портик с колоннами, украшавшая стены гипсовая лепнина, но домик под № 36 сохранился по сие время.

Ранним утром 8 сентября 1826 года бричка с поэтом и сопровождавшим его фельдъегерем императора, посланным за ним в Михайловское, проехала заставу. Пушкина прямо с дороги, не дав ему отдохнуть и привести себя в порядок, повезли во дворец.

В большом кабинете Кремлевского дворца царь принял поэта наедине. Их беседа продолжалась два часа.

Из Кремля он направился в гостиницу «Европа» на Тверской, оставил в номере свои вещи и поспешил на Старую Басманную к дяде Василию Львовичу. В тот же день и в те же вечерние часы на этой же улице, в упомянутых нами золотых залах дома князя Куракина, сданного им французскому послу маршалу Мармону, герцогу Рагузскому, на время коронационных торжеств, был большой бал, на который приехал Николай I. Подозвав к себе графа Блудова, товарища министра народного просвещения, царь сказал ему:

– Знаешь, я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России.

В ответ на вопросительный взгляд Блудова Николай назвал Пушкина.

Тем временем собравшиеся у Василия Львовича друзья и почитатели опального поэта приветствовали его и поздравляли с возвращением из ссылки. Впрочем, общительный характер и гостеприимство автора «Опасного соседа» постоянно собирали в кетчеровский домик московских литераторов и поэтов. Тут бывали Иван Дмитриев, Петр Вяземский, Денис Давыдов и другие.

…На противоположной стороне улицы, у Бабушкина переулка, обращает на себя внимание вытянутый фасад классического одноэтажного особняка с колонным портиком и барельефами отличной работы на мифологические темы. В начале XIX века он принадлежал сенатору Ивану Матвеевичу Муравьеву-Апостолу, умершему в 1851 году и пережившему, таким образом, двух из трех своих сыновей-декабристов, Ипполита и Сергея. Ипполит, младший из них, родившийся в 1806 году, был ранен в стычке Черниговского пехотного полка с царскими войсками 3 января 1826 года у села Ковалевка и тут же застрелился. Тридцатилетний Сергей, возглавивший восстание черниговцев, был ранен в один день с братом и повешен вместе с Пестелем, Рылеевым, Бестужевым-Рюминым, Каховским 13 июля 1826 года. И лишь старший, Матвей, осужденный к двадцати годам каторги и отправленный на поселение в Ялуторовск, пережил отца, умер девяноста трех лет от роду, в 1886 году, в Москве и похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря.

Отец декабристов Иван Матвеевич был образованнейшим человеком, и в доме его постоянно бывали видные литераторы, историки и ученые: муравьевский салон пользовался заслуженной известностью в исходе XVIII и начале следующего столетия. Гостиные и приемные, в которых бывали друзья хозяина, и поныне сохранили отдельные черты того времени. Несмотря на перегородки, канцелярские столы разместившегося в муравьевском доме учреждения, голый вестибюль с белеными стенами и обшарпанным полом – частично уцелевшие расписные плафоны, лепные украшения и разделяющие покои проемы с колоннами напоминают об изяществе и богатом убранстве прежних интерьеров. Думая об их давнишних хозяевах и гостях, о трех росших в этих стенах братьях, самоотверженно отдавших жизнь во имя высоких идеалов, представляешь себе этот дом поновленным и обращенным в музей памяти декабристов. Как особняк Хрущевых на Пречистенке прекрасно подошел, чтобы почтить память Пушкина, так и дом замечательной семьи Муравьевых-Апостолов мог бы стать достойным хранилищем декабристской традиции в Москве, не имеющей, кстати, музея деятелей 14 декабря 1825 года.