Читать книгу "Операция "цитадель" - Богдан Сушинский"

— Кстати, на наш взгляд, — сменил тем временем направленность разговора Гиммлер, — следует уже сейчас уравнять в правах русских пленных и восточных рабочих с пленными и рабочими из других стран. Надеюсь, это облегчит участь ваших вербовщиков. Не так ли, господин командующий Русской освободительной армией?

7

На изгибе горной дороги, ведущей из ставки фюрера к аэродрому, Миклош Хорти приказал водителю остановить машину и, не спеша, старчески покряхтывая, вышел из нее.

— Секретаря, — вполголоса молвил он адъютанту и телохранителю в одном лице капитану Вентару, гренадерского роста офицеру из личной охраны регента.

Однако звать графа Кароля фон Анташа не пришлось. Личный секретарь и так уже вышел из машины сопровождения и направился к адмиралу. Он всегда каким-то чутьем угадывал, когда именно адмирал молитвенно желает видеть его и когда так же молитвенно желает… не видеть.

Адмирал знал об этой его способности, как знал и о том, что воспитанный в венских аристократических кругах Анташ со снобистским снисхождением воспринимает и его самого, и его регентство, и «всю эту убогую, цыганствующую» Венгрию, которую в частной переписке и дневниковых записях так и называл «Цыганией». Тем не менее, изумляя истинных сторонников, считал Анташа одним из самых преданных своих людей, который и в самом деле ни разу не предал его, — что оставалось загадкой для всего регентского двора.

Тем временем слабеющим взором Хорти осматривал суровые в своем величии вершины Альп, открывающихся по ту сторону широкой горной долины. Семидесятишестилетний правитель Венгрии прекрасно знал, что его называют то «сухопутным адмиралом», «то адмиралом без флота» или «регентом без короля и королевства».

Однако все это Хорти воспринимал с неизменно холодным высокомерием на почти неподвижном худощавом лице с отвисшими щеками и «индюшиным» подбородком. Высокомерие — вот что он по-настоящему сумел приобрести на посту регента, и вот, что давно роднило его с австро-внгерским аристократом Анташем, единственным человеком, который знал, что самая большая слабость сухопутного адмирала — это горы, в которые он, обитатель равнинной Венгрии, был влюблен очень давно, и с каждым годом все безнадежнее.

Граф и в самом деле был единственным, кто давно обратил внимание, что стены покоев адмирал-регента увешаны не морскими пейзажами и романтическими видениями парусов, а суровыми в большинстве своем заснеженными вершинами гор.

— Это были не переговоры, Анташ, — мрачно проговорил адмирал, подступая к самому обрыву, словно собирался метнуться с него в бурные воды грохотавшей где-то внизу, в глубине каньона горной речушки.

— Считаете это обычной встречей?

— Я — в том смысле, что так переговоры не проходят. На высшем уровне так международные встречи не организовывают, и на переговорах так себя не ведут.

— А ведь Гитлер и не приглашал вас для переговоров, господин адмирал. — О чем бы этот отпрыск древнего дворянского рода Анташей ни говорил, на лице его всегда вырисовывалась улыбка, преисполненная презрения ко всему, что он видел и что слышал; ко всему, что пытались доказывать ему, и даже к тому, что утверждал он сам. — Он не для разговоров с вами заманивал вас в Германию.

Кароль Анташ сам считал себя наследником трона, чья родословная якобы восходила к роду первого венгерского короля Иштвана Святого и даже какой-то там ветвью — к самому князю Арпаду[18]. Однако сорокалетний Анташ прекрасно знал, что официальным преемником Миклоша Хорти парламент уже назначил его сына, и тоже Миклоша. И что в обозримом будущем страна его вряд ли сумеет вернуться к облику полноценной европейской монархии и взлелеять в стане своей аристократии новую королевскую династию.

Но даже если это произойдет, шансов оказаться в короне у него, графа Кароля Анташа, практически нет. Причем сразу по нескольким очевидным причинам. Одна из них — твердое убеждение венгерской элиты в том, что Анташ специально оставил Вену и втесался в доверие Хорти, чтобы пробиться к трону. А допустить этого нельзя, поскольку он вновь загонит несчастную Венгрию под австро-венгерскую, или — что еще хуже — под австро-венгро-баварскую корону.

Именно это обстоятельство заставляло Анташа, с одной стороны, с чувством претендента на трон иронично относиться к регентскому правлению адмирала Хорти, а с другой — всячески поддерживать его реноме правителя, дабы никогда не увидеть на этом посту, не говоря уже о пустующем троне, одного из своих врагов и завистников.

К тому же Анташ помнил, что до войны, почти в течение трех лет, вел переговоры с Муссолини и с представителями осевшей в Италии Савойской королевской династии об избрании на венгерский трон одного из ее представителей. Это раздражало Гитлера, который очень опасался, что Венгрия, к тому времени самый надежный союзник рейха, полностью окажется в сфере влияния дуче Муссолини. И такие настроения в придворных кругах регента действительно преобладали: отдаленная от границ Венгрии, слабая в военном отношении Италия казалась венграм предпочтительнее нависающей над страной Германии, которая после аншлюса Австрии вполне могла возжелать и другую часть бывшей Австро-Венгерской империи.

Но только приближенный к регенту граф Анташ знал, что на самом деле Хорти лишь создавал видимость «поисков монарха», умело играя при этом на имперских амбициях Рима и Берлина. Потому что в душе регент-адмирал и его сторонники были убеждены: никакого монарха на стороне искать не надо, он уже есть, в самом Будапеште; и уже проявил себя на службе Венгрии. Только политический слепец или враг венгерского возрождения не в состоянии разглядеть его на будапештском олимпе.

Возрадовавшись тому, что, согласно положениям Трианонского и Версальского мирных договоров, представителям династии Габсбургов запрещено было занимать венгерский трон, регент его, венгерский аристократ Миклош Хорти де Нагибанья, надеялся то ли окончательно завладеть короной, то ли сделать наследственным временный пост регента, к приему которого уже готовил своего сына, что-то вроде регент-принца. К чему он стремился на самом деле — этого не знал никто.

Но даже раздвоение столь убогой альтернативы коронации на венгерский трон представителя одной из европейских династий вызывало в лагере хортистов опасную смуту, поскольку одна часть его понуждала регента решиться на основание собственной династии, а другая, настроенная прореспубликански, призывала вообще покончить с монархическим прошлым Венгрии.

Что же касается Анташа, то он никогда не называл Хорти регентом, обращаясь к нему лишь с употреблением его более чем странного для Венгрии чина — адмирал.