Читать книгу "Шифр Джефферсона - Стив Берри"

На вторую страницу язвительного письма Эндрю Джексона.

Поскольку ты обожаешь секреты и ведешь жизнь, полную тайн, я предлагаю тебе сообразный вызов. Приложение к этому письму представляет собой шифр, составленный достопочтенным Томасом Джефферсоном. Мне сказали, он считал этот шифр превосходным. Прочти это сообщение и узнаешь, где я спрятал то, что тебе донельзя нужно. Не прочтешь – так и останешься предателем.

Хейл уставился на эту страницу.

Одиннадцать рядов произвольно взятых букв и знаков.

СТОЛЕБИР

КЛОРАСТУПОМЖРОГ

УТОЛЕПТР:

ЕФКДМРУ

УСРФИКСФАΔ

ИРОИТ:

РСБНОЕПКΦ

ОЛКГСОИТ

СТВГОБРОНТΧ

КОРСНОАБ

ОЛБДШСАЕПΘ

Бессмыслица.

Искренне надеюсь, что избранный тобой недостойный мужчины курс погубит тебя и я доживу до того дня, чтобы этому порадоваться.

В течение ста семидесяти пяти лет неудачные попытки найти ключ к джефферсоновскому шифру являлись источником неприятностей. Четыре раза эти неприятности вырастали до возможной катастрофы, и четыре раза с этой ситуацией удавалось совладать.

Теперь возник пятый сценарий.

Но вопреки тому, что могли подумать его коллеги, Хейл не сидел без дела. Он работал над решением их проблемы. Двумя разными путями. К сожалению, соотечественники уже могли поставить под угрозу его усилия.

На телеэкране появилось что-то новое.

Изображение самолета ВВС-1 на бетонке в международном аэропорту имени Кеннеди. Бегущая строка гласила, что подозреваемый был задержан при попытке покинуть «Гранд-Хайат», но отпущен.

Его спутали с другим человеком.

ПОКА НИЧЕГО НЕ ИЗВЕСТНО О СОСТОЯНИИ ПРЕЗИДЕНТА, КОТОРОГО, КАК НАМ СКАЗАЛИ, ДОСТАВИЛИ ПРЯМО К САМОЛЕТУ ВВС-1.

Ему требовалось поговорить с Клиффордом Ноксом.

* * *

Малоун вошел в салон. Он знал, что в самолете четыре тысячи квадратных футов тщательно спланированного пространства на трех уровнях, включая покои президента, кабинет, помещение для сотрудников и даже оперативный зал. Обычно, когда президент отправлялся в путь, с ним отправлялось и окружение, включающее в себя врача, старших советников, секретную службу и прессу.

Но в салоне никого не было.

Малоун подумал, что, возможно, Дэниелса привезли сюда для лечения и всех выпроводили.

Он двинулся за Дэвисом, тот подвел его к закрытой двери и повернул шарообразную ручку. За дверью оказался шикарный конференц-зал, наружные окна его были закрыты.

В дальнем конце длинного стола сидел Дэнни Дэниелс. Живой и невредимый.

– Я слышал, ты пытался убить меня, – сказал президент.

– Тогда вы были бы мертвы.

Пожилой мужчина издал смешок.

– Тут, пожалуй, ты прав.

Дэвис закрыл дверь.

– Вы не пострадали? – спросил Малоун президента.

– Ран нет. Только стукнулся головой, когда меня заталкивали в машину. К счастью, как многие заметили за несколько лет, голова у меня крепкая.

Малоун увидел на столе отпечатанную записку из отеля.

Дэниелс встал из кожаного кресла.

– Спасибо за то, что сделал. Похоже, я постоянно перед тобой в долгу. Но как только мы выяснили, кого они арестовали, и я прочел взятую у тебя записку, предположительно от Стефани, стало ясно, что положение очень серьезное.

Малоуну не нравился его тон. Непонятно, к чему вел этот разговор.

– Коттон, – сказал Дэниелс. – У нас есть проблема.

– У нас?

– Да. У тебя и у меня.

Глава 11

Уайетт вышел из метро на Юнион-сквер. Не такую суетливую, как площади Таймс– или Геральд-сквер, и не такую чинную, как Вашингтон-сквер. Юнион обладала особым характером, притягивающим более оживленную толпу.

Он наблюдал, как в помещении Большого центрального вокзала взяли Малоуна и вывели наружу. Но арестованным он оставался недолго – до того, как Дэнни Дэниелс узнал, что взят один из его белокурых парней, а Малоун определенно принадлежал к этому престижному клубу.

Уайетт пересек Четырнадцатую улицу и пошел по Бродвею в южную сторону, к Стренду, на четырех этажах которого продавались новые и букинистические книги. Он выбрал это место из уважения к своей противнице, любительнице книг. Лично он их презирал. В жизни не прочел ни единого романа. С какой стати тратить время на ложь? Иногда он отыскивал какие-то сведения в документальных книгах, но предпочитал Интернет или просто обращение к кому-либо с вопросом. Он не понимал, в чем состоит очарование печатного слова. И не видел никакого смысла в том, что люди накапливают книги тоннами, дорожат ими, будто драгоценностями.

Уайетт увидел ту, с кем шел на встречу.

Она стояла на тротуаре, внимательно осматривая книжные развалы, окаймлявшие бродвейский фронтон Стренда. У нее была репутация остроглазой, сдержанной, скромной. Трудной в сотрудничестве. Все это находилось в резком контрасте с ее внешностью, с рельефной фигурой, черными волосами, темными глазами и смуглым цветом лица, наследием предков-кубинцев.

Андреа Карбонель руководила НРА более десяти лет. Агентство сохранялось со времен Рейгана, когда добивалось наилучших результатов в разведке. ЦРУ, АНБ и почти все другие агентства ненавидели его. Но лучшие дни НРА были позади, теперь оно представлялось еще одной многомиллионной статьей расходов в черном бюджете.

Дэнни Дэниелс всегда предпочитал «Магеллан», возглавляемый его белокурой любимицей Стефани Нелл. Двенадцать ее агентов добились в последнее время многих успехов – разоблачили предательство первого вице-президента Дэниелса, помешали созданию Центральноазиатской Федерации, ликвидировали Парижский клуб, даже мирно сменили власть в Китае. Все это без участия Уайетта. «Магеллан» работал сам, без помощи со стороны.

Само собой, если не считать Коттона Малоуна.

Когда было нужно, Нелл охотно привлекала к делу своего шикарного парня. Уайетт знал, что Малоун принимал участие почти во всех значительных достижениях агентства. И, по сообщениям его источников, работал бесплатно.

Идиот.

Андреа Карбонель позвонила Уайетту три недели назад.

– Берешься за эту работу? – спросила она.

– То, чего ты просишь, может оказаться невозможным, – ответил он.

– Для тебя? Чушь. Все возможно для Сфинкса.

Уайетт ненавидел это прозвище, говорившее о его склонности к молчанию. Он давно овладел искусством молчать в разговоре, однако казаться его участником. Эта тактика нервировала большинство слушателей, побуждала их говорить больше, чем собирались.