Читать книгу "Жила-была девочка - Виктория Трелина"

И она ответила, что это тётины Ленины конфеты. Я удивилась, что делают конфеты Славкиной мамы в нашем холодильнике, но таскать чужое совесть мне не позволила. А на восьмое марта мы с мамой за день вдвоём съели все оставшиеся «тётины Ленины» конфеты. Тогда я поняла, что взрослые тоже обманывают.

Вечером мама поставила мне банки на спину, и я долго-предолго лежу на животе, обмениваясь взглядом с Моной Лизой. Справа от меня за стеной, чтобы не стать двоечницей во время болезни, Римка громко и с плачем учит алфавит. Слева надрывно ревёт Оксанка. Когда же это мучение закончится? Я так хочу поиграть в коридоре, повыжигать человечков Славкиным выжигателем, наделать мыльных пузырей в умывальнике, и попускать их с балкона. А мама, вместо этого, засыпает горчицы в связанные Нянькой носки, и надевает мне на ноги. А потом несёт мне горячее молоко с мёдом. Я терпеть не могу городское горячее молоко. Я представляю его вкус и чувствую, что меня сейчас вырвет. Я плачу и говорю об этом маме. По обе стороны от меня в один голос ревут мои друзья. Видимо их тоже усердно лечат. Мама не верит, что меня тошнит от молока, и раздражённо заставляет пить его. Я пью, захлёбываясь тошнотворным запахом и слезами. Хочу в деревню!

Мне теперь не до игрушек…

Маринка стащила у себя из кухни спички. Мы жжём их в терновых кустах. Я очень боюсь, что узнает дедушка. Он тогда расстроится, потому что только недавно мы с ним читали рассказ о девочке, которая, играя с огнём, подожгла дом, и потом долго беседовали на тему «Спички детям не игрушка». Я боюсь, но ничего изменить не могу – не хочу, чтобы подруга заметила мою трусость. А, если уж совсем честно, жечь спички – весьма увлекательно. Да и вряд ли в этих зарослях кто-нибудь нас найдёт. Это место, поросшее полынью и кожушками, знаем только мы с Маринкой. Мы бегаем сюда во время игры в прятки, или чтобы покакать под лопух. Главное не дотрагиваться руками до жёлтых цветков – куриной слепоты, потому что, если потом такой рукой потереть глаза, сразу ослепнешь. Правда, я никогда не слышала, чтобы кто-то из знакомых стал незрячим по вине цветочков, но Маринка знает много таких случаев. Маринка старше меня на два месяца, и поэтому я ей всегда верю и делаю то, что она скажет. Она часто повторяет, что «старших нужно уважать», а бабушка утверждает, что Маринка села мне на шею. Я, как могу, заступаюсь за подругу, потому что она мне нравится. У неё над голубыми глазами светлая чёлка до бровей, а ногти накрашены розовым лаком. Это красит двоюродная сестра Анька. У меня нет старшей сестры, но я тоже хочу себе розовые ногти. Маринка отдирает кусочек лака с большого пальца и прикладывает мне на жёлтый от сока чистотела кончик мизинца.

В этом году Маринка станет ученицей. А моя судьба ещё неизвестна.

– Я пойду в школу в шесть лет, а через неделю мне уже будет семь, – объясняет мне подруга, – А тебе будет семь только в ноябре. Поэтому ты пойдёшь в первый класс на следующий год.

Я ничего не смыслю в этой арифметике, и не понимаю, почему Маринка, которая ниже меня на целую голову, идёт в школу, а я не иду.

– Пойдёшь ты в школу, внуча, не переживай, – дедушка гладит меня по голове, – не возьмут в городскую, пойдёшь в нашу. Дедушка называет школу «наша», потому, что работал там много лет и учил всех теперешних учителей. Я успокаиваюсь – действительно, как учителя «нашей» школы могут ослушаться дедушку.

В пятницу вечером мы на москвиче едем встречать мою маму в Прохоровку. Я люблю ездить в районный центр. Там есть магазин «Детский мир». Правда, прежде чем попасть туда, я должна терпеливо ждать в машине пока дедушка сходит на почту, в общество ветеранов, в «Хозтовары» и туда, где выдают красные газовые баллоны с белой надписью Пропан, для печки на летней кухне. Это всё тянется бесконечно долго, но зато потом в отделе игрушек мне обязательно что-то покупается: кукольная посудка или больничка или, если повезёт, новая кукла с пушистыми ресницами. Собственно из-за этих ресниц, дедушка и отказывается покупать мне кукол. Почему-то, я никогда не могу удержаться, чтобы не остричь эти блестящие ниточки ножницами. А потом заодно стригу и волосы, удивляясь, что у всех кукол они растут пучками.

– Сколько их у тебя на чердаке, и все стриженые, как солдаты, – качает дедушка головой. И достаёт кошелёк. Я радуюсь, обещаю, что больше не буду заниматься парикмахерским делом, и в том момент, действительно верю сама себе.

Мой дедушка очень добрый. По Прохоровке мы всегда ходим с большими авоськами покупок. А потом ещё полтора часа ждём электричку, и в машине пахнет свежим хлебом, которым забита белая сумка на заднем сиденье. Эту сумку бабушка сшила из мешка, а ручки обшила широкой синей тесьмой, которую нам привозят родственники из Харькова. Из этой же тесьмы я делаю кофточки пупсикам.

Я обожаю момент прихода электрички: дедушка смотрит на свои наручные часы и торжественно сообщает:

– Пора.

Пока он замыкает машину, я бегу на перрон.

– Электричка, следующая до станции Ржава, прибывает на первый путь второй платформы, – раздаётся громкий, с эхом, голос невидимой тёти.

После этого минуты идут очень медленно. И вот, наконец, из-за поворота появляется зелёная морда состава.

– Тудух-тудух, – говорит электричка, и обдувает нас ветром. Мы с дедушкой скользим взглядом по мелькающим мимо нас окнам. Вон она, мама, в красной блузке выглядывает из окошка и едет в сторону моста.

– Протянууул, – тоже протяжно констатирует дедушка.

И я бегу в ту сторону, куда вагон «протянул» мою маму.

– Ш-ш-ш, – открываются двери тамбуров и оттуда высыпаются люди. Вон тётя Тоня – Анькина мама. Вон дядя Серёжа, он живёт около магазина. А вон и моя мамочка, самая – самая красивая.

– Приняли, – объявляет мама в машине, – еле добилась, так что, ты тоже осенью идёшь в первый класс.

Я заметила, что моя мама всегда бьётся. Что-то выбивает, чего-то добивается. Конечно, это хорошая новость, но я с большим удовольствием пошла бы в «нашу» школу.

– Ты привезла мне игрушку? – спрашиваю я вместо того, чтобы выразить радость.

– Какие тебе теперь игрушки? Ты же в школу собралась, – улыбается мама.

Ну, вот тебе раз! Какие, оказывается, серьёзные последствия несёт за собой новая жизнь.

«В первый погожий сентябрьский денёк…»

В воздухе стоит запах гладиолусов, астр и яблок. На мне коричневое с белыми манжетами, которые вчера мы пришивали вдвоём с мамой, платье, белый фартук и огромные банты. Мы торжественно идём по улице, и все прохожие улыбаются мне.

– Как бы под дождь не попасть, – мама задумчиво смотрит на синеющую впереди тучу.

Мы ускоряем шаг, и попадаем под этот самый дождь, уже проходя по школьному двору. Долго давимся на крыльце среди совершенно одинаковых девочек в бантах и мальчиков в синих костюмах с пластиковой открытой книжечкой, пришитой на рукаве.

– Линейка в спортивном зале, все в спортивный зал, – громко кричит какая-то тётя с красной повязкой на руке. Мы ищем спортивный зал, вернее мама ищет, а я смотрю под ноги и на свой букет – боюсь, что толпа испортит мои босоножки с бабочкой или отломит сиреневую головку астры.