Читать книгу "Билет в одну сторону - Наталья Костина"

Егор

– Слышь, Грек, ты там как, не передумал бабла по-легкому накосить?

Спать хотелось ужасно. Я уже привык засыпать не тогда, когда положено, а когда выпадает возможность – поэтому отрубался и под заунывное пение под гитару, которым злоупотреблял Псих, и под дикие гортанные крики чеченов, каждый вечер до полусмерти избивавших кого-то в подвале, и под вопли их жертв… хотя привыкнуть к этому, скажу прямо, было непросто. Да, может, я и не привык. А просто научился выключаться. Облокачиваться, как выражался тот же Веник, который снова меня затеребил:

– Эй, Грек, ты чё, опять закемарил, что ли?

– Нет… я не сплю.

На самом деле мне снился дом, мама, Юлька, которые сидели почему-то в одной комнате, хотя они и знакомы не были. Тут же я вспомнил, что наврал маме. Уезжая сюда, я сказал, что подписался на проект в сериале, который будет все лето, а может, даже и осень сниматься на натуре в Сибири. «Мам, ну, сама понимаешь – иногда звонки оттуда не будут проходить. Так что ты не волнуйся. Я буду жив-здоров, к тому же мобилы на съемках просят выключать», – вдохновенно блестя глазами, фантазировал я.

Сейчас, во сне, я снова вспоминаю наш разговор и думаю: поверила она мне тогда или нет? А может быть, я ей просто надоел? Поэтому она меня и отпустила без обычных подробных расспросов? Ей набили оскомину мои вечные измышления, мой непростой характер, то, что я мог пропасть на несколько дней и не позвонить… Наше сосуществование в крохотной квартирке давно уже стало невыносимым, но неужели она вот так просто взяла и сказала про себя: «Знаешь, что – иди куда хочешь и живи как знаешь»? Ничего не почувствовала, ничего не спросила… Стоп, стоп, я же ей ничего не сказал, даже не намекнул! И потом, когда пару раз звонил, – ни словом не обмолвился ни про Ростов, ни про учебку, где меня, как человека сугубо штатского, не отличающего подствольного гранатомета от фауст-патрона времен Второй мировой, наспех научили стрелять. Показали, как ставить растяжки, и натаскали на простейшие приемы рукопашного боя, намекнув на то, что бои нам предстоят в основном уличные – так что нужно будет суметь воспользоваться любыми подручными средствами. Почему-то я представлял, что там нас будут гонять, как сержанты в американских фильмах гоняют новобранцев, но… Сначала вялая медкомиссия признала годными всех, включая даже тех, которых на выстрел нельзя было подпускать к оружию. Один из таких откровенно душевнобольных, заловив меня в первый же вечер в углу столовки, долго и сладострастно рассказывал, как он будет вырезать трезубы на спинах пленных, а потом насиловать трупы. Больше всего, если честно, я боялся не уличных боев и не зверствовавший «Правый сектор», результаты «работы» которого с мирным населением в порядке политинформации нам показывали каждый день, а спать рядом с этим придурком.

«Давайте я со стола приберу?» – говорит Юлька. Она почему-то вся в белом. Женимся мы с ней, что ли? Вполне может быть – потому что слышно, как совсем рядом оглушительно хлопают петарды. Наверное, это фейерверк в нашу честь. Мама улыбается. Я смотрю на Юльку в фате и недоумеваю, почему я при этом в трусах и майке. Тут же я вспоминаю, что это – всего лишь сон, я уехал на войну, а моя мама меня почему-то отпустила, хотя она женщина недоверчивая от природы. Не знаю, как она вверила самоё себя моему ветреному отцу, которого я, собственно, и не помню, но который сейчас тоже здесь, в нашей кухне. И как это мы все тут помещаемся? Точно, это он – тот, от которого я унаследовал все свои вредные привычки и дурные черты характера – так, во всяком случае, ма талдычит мне при каждом удобном случае. Однако и сама она постоянно подпадает под чужое влияние… О чем они там шепчутся с Юлькой? Чего прикупить – выгодно, полезно, недорого – нужное подчеркнуть? Мне холодно – блин, надо пойти одеться. Папаша в костюме с галстуком, но на поясе у него почему-то болтается противогаз, Юлька уже не в белом платье – успела переодеться. Теперь на ней камуфляж, местами заляпанный кровью. Мама чего-то говорит ей – очень громко… а-а, втолковывает, чтобы мы не тратили деньги, которые я привезу, куда попало, а подумали о здоровом питании… бу-бу-бу… мгновенном избавлении… бу-бу-бу… огромных дивидендах… Черт, да выключите же кто-нибудь рекламу!

– Так что, и по телику покажут? – сомневающимся, но уже смягченным голосом спрашивает мама.

– Ну! А зачем бы снимали?

– А у тебя какая роль?

– Да так… эпизодическая пока. Ну, в массовке может еще подзаработаю. Но вообще обещали платить хорошо.

– А кормить? – спохватывается она и почему-то смотрит на Юльку. Та что-то деловито помешивает на плите – я пытаюсь разглядеть что, но отсюда, от стола, мне не видно. А мама продолжает наседать: – Кормить будут?

– Трехразовое питание!

– Ты, ради бога, ешь там, что дают. А то знаю я тебя – манной каши тебе не вари, яичницей ты сыт по горло… будешь спускать денежки по кафешкам!

– Мам, ну какие в Сибири, в самой тайге, кафешки?

Веник, он же Вениамин, пихнул меня локтем в бок, и я проснулся окончательно. Ф-фу… ну и приснится же такое! Наш последний разговор с мамой неожиданно преобразовался в нечто странное, местами даже пугающее. И этот инструктор из Ростова, который вдруг стал моим отцом… Там, в Ростове, я впервые почувствовал себя белой вороной – потому что не вписывался ни в одну из группировок, сразу же возникших на нашем двухнедельном «курсе». Именно здесь красочная картинка моего поэтического «русского мира», который я всеми силами хотел защитить, спасти и отстоять – даже ценой собственной жизни – вот какой я был дурак! – впервые начала терять свои яркие краски. Другие ехали с вполне определенной целью, а я – теперь я вынужден в этом признаться себе самому – поперся сюда не в погоне за длинным баксом, а потому что как актер оказался никому не нужен.

Я был не востребован – даже на роли новогодних зайчиков меня не приглашали. И это после того, как в дипломном спектакле я блестяще сыграл Гамлета. Но… в Москве такого добра, как я, было навалом, а единственное, что мне после получения диплома предложил родной Тамбов, – это роль огромного банана на открытии супермаркета. Толстый, тяжелый поролоновый костюм, сверху крытый безумно нагревающейся на солнце синтетикой, и внутри я – потный, усталый и злой. Может быть, именно после этого унизительно-бананового дебюта в родных пенатах мне и захотелось побыть Защитником Отечества? Этаким Светлым Рыцарем, Джедаем и Дедом Мазаем в одном лице? Или же права была моя вечно озабоченная ма, утверждавшая, что я никак не вырасту из детства? Что я не живу, а именно играю, всегда и везде?

Однако даже здесь, в Ростове и далее, роли были распределены заранее, и Защитниками должны были стать те, с татуированными бицепсами, которым явно нужно было постоянно выплескивать адреналин. Они сбивались в кучки и, за неимением неприятеля, задирали друг друга. Они картинно подтягивались на турнике или отжимались на спор под одобрительный гогот казармы, они же первыми выходили против инструктора в рукопашном, а вечерами не сидели с электронной книжкой в руках – разве что мочили троллей на телефоне. И сейчас они где-то на передовой, а я, вечный лузер, трясусь в вонючем грузовике с местным полудурком Веником. Может быть, дело совсем не в бицепсах, которые у меня хотя и не были так показушно накачаны, но в общем и целом я выглядел ничем не хуже этих тестостероновых самцов? Скорее всего, проблема действительно было не в них – а в моем слишком неподходящем для военного дела выражении лица?