Читать книгу "Тайны прошлого - Джулия Хиберлин"

Ты когда-нибудь задумывалась о том, кто ты?

Моя память закончила чтение на пару секунд раньше Сэди. Я смотрела, как она поворачивает конверт, изучает марку и обратный адрес, а затем рассматривает конверт против света — и находит маленький темный квадрат. Сэди вытащила крошечную фотографию, застрявшую в сгибе. Как я могла ее не заметить?

Милая темноволосая женщина стоит на заснеженной земле перед строгим домом. На руках она держит крошечного ребенка. Следующие слова Сэди вернули ощущение покалывания в шее — от ужаса, которого я не чувствовала с самого детства.

— Томми, я хочу тебе кое-что рассказать, — сказала она, и я осознала, что знакомый мне мир ускользает прочь.

* * *

Сэди вскочила, нашла возле раковины губку и принялась нервно протирать барную стойку. Ее глаза смотрели куда угодно, только не на меня. Я никогда не разделяла ее фанатичной страсти к уборке. И эта особенность всегда казалась мне странной для художника.

— Это было в ту ночь, когда ты уехала в Вайоминг. В первый раз, проходить интернатуру. Я застала их врасплох.

Она замолчала.

— Кого застала? — В моем голосе звучало нетерпение. Я думала, что мы всегда и всем делились друг с другом. Ну, по крайней мере, она, как мне казалось, рассказывает своей сестричке все.

— Маму и папу. Томми, пожалуйста, не злись на меня.

— Сэди, просто скажи уже.

— Они тогда ссорились на кухне. За столом. Они не знали, что я вошла в дом. Было уже поздно. Снаружи стемнело. А я задержалась с лошадьми в конюшне. Шел дождь, я промокла. И начала уже подниматься наверх, чтобы принять душ, но остановилась. Я никогда до этого не слышала, чтобы они так друг на друга злились.

Я заметила, как дернулось нежное горло Сэди, когда она тяжело сглотнула.

— Мама говорила, что тебе опасно ехать в Вайоминг, что это слишком далеко. Что папе лучше остановить тебя. Папа сказал, что она должна ему доверять. Разве он до сих пор плохо нас защищал? Он сказал, что для тебя это самое безопасное место на земле, потому что оно затеряно в лесу. И что они тебя не найдут.

Мама всегда волновалась, когда мы забирались далеко от дома. В прекрасном, вымышленном мамой мире я поступала в техасскую музыкальную академию, становилась учительницей, выходила замуж, строила на ранчо свой собственный дом и рожала троих детей — все это к моему нынешнему возрасту. После того, как бык растоптал мое будущее в качестве пианистки, мама представляла для меня еще более скучную жизнь.

Но кто такие «они»?

Сэди посмотрела на дочь, которая прикипела взглядом к черно-белому изображению Глазастика,[12]и еще сильнее понизила голос.

— Папа сказал… ох, я не знаю, стоит ли тебе об этом рассказывать.

Казалось, она вот-вот расплачется.

— Папа сказал — что?

— Он сказал: «Пока я живу и дышу, она в безопасности…» — Сэди замялась.

— Да говори уже, чтоб его. — Мой голос звучал сердито и требовательно. Я знала, что сейчас она произнесет нечто, чего я слышать не хочу.

— «…я люблю ее как родную». Вот что сказал папа.

Вот и он. Мой первый уверенный шаг в бездну лжи.

— Томми, но это ничего не значит.

Мы обе знали, что это означает все. Но она продолжала притворяться.

— Вот почему я ничего тебе не рассказывала. На следующее утро все было нормально. Мама сделала омлет с сыром и зеленым чили, мой любимый. Она улыбалась, она была расслабленной, словно ничего и не случилось. Тот разговор показался мне сном. А может, мне правда все это приснилось.

При всех деталях, вплоть до чили в омлете. Точно не сон. И следующие ее слова это подтвердили:

— Было эгоистично с моей стороны хранить этот секрет. — Она помедлила. — Просто я очень злилась, что ты так далеко уезжаешь. Нечестно с моей стороны, я знаю. Но что в этой жизни честно? Мэдди к тому времени уже поставили диагноз, мы переехали обратно на ранчо. Папа обо всем заботился. А я была развалиной, одинокой матерью без цели в жизни. Я так хотела, чтобы ты вернулась домой и все исправила.

Об этом она могла и не говорить. Я помнила. Но желание выстроить собственную жизнь, быть самой собой тогда перевесило все остальное.

Сэди снова опустилась на диванчик, потянулась ко мне через стол.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Я проигнорировала ее жест. Я не хотела ее утешать. Я ничего не чувствовала.

— Вы о чем говорите? — Теплое тело Мэдди внезапно прижалось к моему боку.

Мы не ответили.

— А знаешь, из них можно сделать джорты, — сказала она.

— Что? — удивилась я.

Мэдди оттягивала меня от края, шаг за шагом.

— Твои джинсы. Можно обрезать и сделать шорты. Джорты.

Глава 7

Я уехала от них после оживленной партии в шахматы с Мэдди, причем вместо фигур у нас были многочисленные солонки, перечницы и тюбики губной помады. Запомнить, что означает ту или иную фигуру, было игрой само по себе.

Мне начинало казаться, что Мэдди специально теряет фигурки, чтобы играть становилось еще сложнее и интереснее.

Я обожала эту малышку.

Милая, непоседливая, смелая и очень, очень умная. Когда Сэди забеременела в свои девятнадцать, а парень сбежал от нее, никто из нас и не представлял, что это на самом деле одна из лучших вещей, случившихся в нашей семье, и в то же время одна из самых выматывающих.

В мозгу Мэдди без приглашения поселился маленький «орешек». Однажды, когда ей было три, она упала со спины животного — прошла наш всеобщий ритуал посвящения в Девчонки МакКлауд. Сканер в пункте неотложной помощи показал зловещую тень. Папа тут же взялся за дело. Поездки в клинику Майо, онкологический центр Андерсона, бостонскую детскую… Несколько курсов лучевой терапии не произвели на опухоль никакого впечатления — все попытки внешнего влияния она игнорировала.

Но и не увеличивалась. Уже шесть лет Мэдди последовательно превосходила своих одноклассников во всем: в беге, чтении, письме. Один раз в год она проходила МРТ и врачи Форт-Ворса устраивали консилиум, раз за разом приходя к одному и тому же выводу. Неврологи говорили, что с каждым месяцем возрастает вероятность того, что Мэдди проживет вполне нормальную жизнь. Иногда мне начинало казаться, что лучше не знать, что происходит у нас внутри.

Глядя на ее личико, на нахмуренные пушистые брови, на то, как она выстраивает стратегию игры, чтобы стереть меня с лица земли, я пообещала себе, далеко не впервые, что ничему не позволю забрать ее у меня. Ни враждебному обитателю ее мозга, ни злобным силам внешнего мира.