Читать книгу "Вербное воскресенье - Курт Воннегут"

Праздник получился грандиозный, но Воннегуты и Шнулли посчитали его достаточно вульгарным и не постеснялись высказать свое неодобрение. Некоторые городские шутники, которые знали, как Альберт ведет дела, так ответили на разговоры о больших тратах на застолье: «Да ладно вам! Альберт скорее всего оплатит все из кассы пивоварни, так что гулянка за счет синдиката, хоть он того и не знает!»

Это была заря XX века. Через год началась Первая мировая, а потом был принят «сухой закон». Роскошный прием закончился, чтобы уже никогда не повториться.

Брак Курта и Эдит был счастливым и уютным — как все счастливые браки. Поначалу они жили в умеренной роскоши, держали слуг, гувернанток и ни в чем себе не отказывали. Правда, они оба были несколько экстравагантными. Путешествовали и развлекались, если были нужны деньги, они продавали акции или брали взаймы. С принятием «сухого закона» Альберт не мог им больше помогать. Накопленного экономического жирка и гонораров Курта хватило на то, чтобы безбедно прожить 1920-е. Мать Курта, Нанни Шнулль-Воннегут, умерла в 1929 году, оставив Курту его долю скромного наследства, что перешло к ней от отца, Генри Шнулля. Вскоре они его истратили. Курт приобрел участок на восточной стороне Норт-Иллинойс-стрит в районе Сорок пятой улицы. Там он построил большой и очень красивый кирпичный дом по собственному проекту.

В 20-х и 30-х годах они отдали старших детей в частные школы: Бернарда в школу Парк, Алису в Тьюдор-Холл — школу для девочек. Затем Бернард поступил в Массачусетский технологический институт, получил степень бакалавра, а после защитил докторскую диссертацию по химии. Он стал и по сей день остается серьезным ученым. Алиса вышла замуж за Джеймса Адамса. Но когда К. вошел в пору юности, семья Воннегутов уже испытывала серьезные финансовые проблемы. Он застал лишь невзгоды 1930-х. Родители перевели его из частной школы в обычную начальную школу № 43, потом в Шортриджскую среднюю школу. Его отправили в Корнеллский университет со строгим напутствием — не записываться ни на какие «легкомысленные» лекции, уделять все время практичным наукам, особенно физике, химии и математике.

Его родителям пришлось нелегко. В период Великой депрессии строительство почти не велось, у Курта не было заказов. Семья начала растрачивать капитал — последнее средство, к которому панически боится прибегнуть любой нормальный буржуа, ведь за ним неминуемо следует крах.

Стало ясно, что они больше не могут содержать свой огромный дом. Здание, которое было несколько раз перезаложено, продали. Оно сохранилось, теперь там живет Эванс Вуллен III, представитель известного и уважаемого семейства, выдающийся архитектор. Добавив к средствам от продажи дома скудные остатки своих накоплений, Курт и Эдит приобрели участок земли в местечке Уильямс-Крик. Этот пригородный район в девяти милях от Моньюмент-серкл тогда активно застраивался частными домами — многие обеспеченные горожане переселялись туда из населенного центра города. В 1941 году Курт спроектировал и построил там дом, поменьше, поскромнее, но тоже из кирпича. Дом окружали девственные леса — дубы, клены и вязы. Новое жилище получилось замечательным, оно было отлично обставлено, везде чувствовался художественный вкус Курта. В подвале он устроил небольшую керамическую мастерскую, построил печь для обжига, из которой порой выходили красивейшие вещицы. Семья жила тихо, скромно, без особых развлечений и путешествий.

Они продолжали расходовать и без того небольшой капитал. У Курта оставались две корпоративные облигации номиналом в 1000 долларов каждая — материнское наследство. Эдит, которой не хотелось расставаться с былыми привычками, предложила мужу съездить за границу. Они продали облигации, съездили на три недели в Париж и вернулись с пустыми карманами. Но это был редкий пример мотовства — то, что французы называют «шиком», последний грандиозный парад.

А дальше была очередная война, и вновь Америка воевала с Германией. Двадцатичетырехлетний Бернард избежал призыва, а девятнадцатилетний Курт был не так удачлив. Рядовой Воннегут отправился в тренировочный лагерь. Для Эдит это тревожное известие стало настоящим потрясением. На фоне тяжелых финансовых проблем перспектива потерять сына в надвигающемся пламени войны переполнила ее чашу горестей. Она замкнулась в своем унынии. Отчаянно нуждаясь в деньгах, Эдит пыталась писать рассказы для газет и журналов, но эта попытка была пустым, бесплодным начинанием. Она потеряла надежду. В мае 1944 года Курт-младший получил отпуск и собирался провести День матери дома, со своей семьей. За несколько часов до его приезда, ночью 14 мая 1944 года, Эдит скончалась во сне, ей было пятьдесят шесть лет. Причиной смерти была названа передозировка снотворного, возможно, непреднамеренная. Согласно описи, все ее имущество на тот момент оценивалось в десять тысяч восемьсот пятнадцать долларов и пятьдесят центов. Это все, что осталось от состояния ее деда и скромного отцовского наследства.

Она не дожила каких-то двух месяцев до рождения своего первого внука, сына Алисы. Всего своей бабушки не увидели двенадцать внуков. Через семь месяцев после ее смерти К. попадет в плен к немцам во время Арденнской операции и остаток войны проведет в лагере в Дрездене.

После смерти Эдит Курт замкнулся и лет десять жил уединенно, подобно отшельнику. Лишь его сестра, Ирма Воннегут-Линденер, время от времени приезжала к нему из Гамбурга — настоящего, немецкого Гамбурга — и проводила с братом недели, иногда месяцы напролет. Они были очень близки и привязаны друг к другу. Ирма принимала его причуды, уважала его нелюдимость и упрямую самостоятельность, так что ее участливость проявлялась ровно в той степени, которую Курт был согласен терпеть. Родственные души, они были во многом похожи друг на друга, даже внешне: светлые волосы, голубые глаза. Оба свободно говорили по-немецки и испытывали глубокое уважение к немецкому культурному наследию — музыке и литературе. Курт стал скептиком и фаталистом — немцы называют такие взгляды на жизнь «Weltschmerz» — мировая скорбь.

Курт старел, накопления таяли, он более не мог содержать свой дом, свой последний оплот скромной элегантности. Он продал его, получил на руки около десяти тысяч долларов и купил на них небольшой домик за городом в округе Браун, к северу от Нэшвилла, примерно в двадцати пяти милях от Индианаполиса. Округ Браун до сих пор остается пасторальным, почти нетронутым уголком, который зато может похвастаться высочайшими холмами Среднего Запада и великолепными видами. Тут любят селиться художники. Тут нашел себе уединенное пристанище и Курт. Компанию ему составляли книги, проигрыватель — подарок сестры — и любимые записи классической музыки: в основном Моцарта, Бетховена, Вагнера, Брамса и, конечно, Рихарда Штрауса. Особенно он любил «Четыре последние песни» Штрауса, он слушал их снова и снова. Эти песни идеально отвечали его настроению.

Несмотря на развившуюся в последние годы эмфизему, Курт продолжал много курить и умеренно употреблять виски. Организм его медленно угасал, пока наконец врачи не обнаружили у него опухоль в одной из долей легкого. Ему предложили операцию, однако Курт мудро отказался. Опухоль росла, он слабел, и ему становилось все труднее дышать. Он отказывался ложиться в больницу или хотя бы соблюдать постельный режим — утром он вставал, одевался, очень скромно завтракал, потом лежал на диване у камина и читал или слушал свою любимую музыку в полном одиночестве. Не желая нанимать сиделку, обслуживал себя сам, никогда не жаловался и не страшился смерти. Ближе к концу за Куртом присматривала его старая верная служанка Нелли. Лишь когда болезнь приковала его к постели, он позволил приходящей медсестре ухаживать за собой. Умер он тихо, во сне, 1 октября 1957 года — в полном одиночестве. Два дня спустя его похоронили на фамильном участке Воннегутов на кладбище «Краун-Хилл», рядом с женой Эдит и родителями, Бернардом и Нанетт.