Читать книгу "Байки со "скорой", или Пасынки Гиппократа - Михаил Дайнека"

В общем, пожалела я собаку. Если б не она…

А поутру, придя с работы, рассказала я эту историю Дайнеке. И даже показала в лицах как могла. А тот, будучи по уши в работе над новым романом, выслушал рассеяно — и:

— В общем, ничего, нормально, — благоверный говорит, — но над йокогери еще поработать нужно.

Писатель он у нас. Непробиваемый.

Человек российский пореформенный…

…Вообще скотина еще та. А в частности такие экземпляры попадаются, что даже мне порой становится не по себе.

Всё–таки квартирный вопрос людей по нашим светлым временам испортил так, как тому же доктору Булгакову в кошмарном сне не снилось.

Была у меня пациентка. Пожилая дама, в полнейшем разуме, но с сердцем — полный швах. Живет одна в двухкомнатной квартире. Из родственников — дочка с зятем. Эти — как бы сами по себе, но маму регулярно навещают.

Специфически, замечу, навещают.

Я эту даму дважды с того света вытаскивала. Оба раза — инфаркт, осложненный отеком легких. И оба раза после дочкиного визита. Причем дама после такого посещения вся в слезах, а дочки с зятем — след простыл. Нагрузили маму отрицательными эмоциями, категорически ей противопоказанными, — и как бы нету нас, мы как бы ни при чем.

Так что до недавних пор я эту доченьку не видела. А когда увидела — зело об этом пожалела. Для начала доченька меня и фельдшерицу матом встретила. На том основании, что мы врачи–вредители но определению. И что вчера мерзавцы кардиологи ее мамочку в больницу не забрали. И при этом, сволочи, валидол в таблетках у болящей сперли!

Сама пожилая больная — женщина интеллигентная, от стыда за дочь слезами умывается. Естественно, на фоне этих эмоций то, что осталось у нее от сердца, опять сбоит. Результат: нарастающий отек легких, на кардиограмме не–что непотребное вырисовывается…

(Собственно, вырисовывается там нарастающая субэндокардиальная ишемия переднебоковой стенки левого желудочка с транзиторной a-блокадой на фоне перегрузки правых отделов миокарда… ну да вряд ли это так уж интересно и существенно.)

На хамство при таком раскладе наплевать, старушка–то конкретно загибается. Надобно ее в стационар везти. Прошу доченьку кого–нибудь найти с носилками помочь, пока мы с фельдшерицей над матушкой колдуем. А она мне: обойдетесь, мол, не буду я искать, мама ножками дойдет, авось управится.

А я–то ситуацию еще не просекла. Даже попыталась было объяснить, что идти ногами в таком состоянии — прямой путь на тот свет.

А доченьке что в лоб, что пох*й веники.

Понятно, что сама она к носилкам так и не притронулась. Из принципа. Только бранью нас обильно поливала, пока мы с фельдшерицей ее матушку с четвертого этажа на руках тащили — медленно несете, сволота!

Это только присказка, сказка впереди.

Загрузили больную мы в машину, устроили полусидя. Для неспециалистов поясню: в единственно возможном положении. Поскольку если пациента с отеком легких при транспортировке положить, то можно сразу в морг ехать, никакая реанимация уже не спасет.

Я, само собой, с больной в карете: мало ли что на ходу докалывать придется. Она, бедная, в руку мою вцепилась и только всхлипывает. А дочка тут как тут — изголовье у носилок опустить пытается.

То есть маму просто убивает. Совершенно осознанно и целенаправленно.

Я и тут не сразу же сообразила, что — именно осознанно и целенаправленно. Попросила этого не делать, потому как больную в лежачем положении мы точно не довезем. А она:

— Мне лучше знать? — дочурка отвечает. — Я СПЕЦИАЛЬНО у нее все подушки спрятала!

Проболталась баба, называется.

Ну, тут уже как называется, так и отзывается. Времена у нас, конечно, те еще, былинные, но у любого окаянства должен быть предел. Не выдержала я, высадила эту оголтелую дочурку из машины. И грешна, еще пинка отвесила. По жирной заднице. Весомого пинка.

Ударчик–то ногой у меня поставлен основательно.

Больную мы благополучно довезли, определила я ее в реанимацию. Пока формальности, пока там то да се — выхожу, а меня в приемном покое уже линейно–контрольная служба дожидается. Это что–то вроде службы собственной безопасности в правоохранительных, простите, органах, только еще хуже.

Это доченька успела всех на ноги поднять: я же, по ее словам, такая–рассякая, бедную больную ПЕШКОМ ИДТИ заставила, а ее, такую любящую дочь, из машины вышиб–ла, чтобы свое черное человекоубийственное дело без свидетелей творить.

Мне повезло, что матушка ее в сознании была. Разрешили реаниматологи с ней переговорить. Она элкаэсникам как всё было, так и рассказала. Прямым текстом.

Куда ж прямее, даже наших «особистов» проняло:

— Да за что же меня дочь родная со свету сживает, Господи?!!

За недешевую квартиру, ясень пень. И не одна она на этом поприще старается. Как и всякий врач, с изнанкой жизни я знакома не по книжкам. Не раз замечала, как любящие детки своих родителей в гроб сводят, планомерно и ненаказуемо.

Правда, у меня на глазах такое проделывать как–то до сих пор никто не отваживался. Да еще старательно обставляться так, чтобы списать всё на врача. Надо полагать, чтобы и на нем по суду посильно навариться.

Человек у нас теперь такой пошел. Российский. Пореформенный.

А ведь это по большому счету тоже только присказка…

А сказка получилась на следующий день. Когда эта дочурка заявилась к заведующей нашим отделением. По мою душу, разумеется, пришла. Но пришла не просто так, а сразу с заявлением. И не просто там с каким–то заявлением, а с целым благодарственным письмом.

Я не оговорилась. С благодарственным.

Аж на трех страницах доченька живописала, как я матушку ее от смерти героически спасла. И как по лестнице болезную на себе тащила, и как в машине жизни не щадя о ней заботилась. И теперь меня за это всё медалью нужно срочно наградить, а лучше — сразу орденом.

Понятно, что дочурка так себе соломки подстилала. От греха: а вдруг скандал какой, вдруг кто–нибудь эту историю всерьез раскапывать начнет? А маму–то она еще не доморила!

Но вот что интересно. Примерно в то же время получила я подряд еще четыре благодарности. Не поленились пациенты лично до начальства моего дойти и едва не в пояс мне заочно поклониться. До того мои достоинства душевные и прочие красиво расписали, что начальство на меня коситься начало.

И, между прочим, правильно.

Потому что, честно говоря, в трех случаях из четырех была я с пациентами — ну очень мягко говоря — строга. То есть не лечила, а воспитывала. Матерно.