Читать книгу "Каникулы Рейчел - Мэриан Кайз"

Я в очередной раз удивилась своим детским странностям и тому, насколько серьезно все это было для меня тогда.

– Мало того, – сказал Люк, и глаза его загорелись, – я занимался умерщвлением плоти, навешивал на себя всякую гадость. В общем, упражнения для начинающих. Представляете? – Он приподнял бровь и улыбнулся. – Мне не удалось найти веревки в гараже, поэтому я стащил кушак от маминого халата, стянул у себя на поясе и провел пару дней в прекрасных очистительных муках, пока брат не разоблачил меня и не раззвонил повсюду, что я трансвестит.

Я все ближе и ближе придвигалась к Люку. Мне всегда было интересно, как другие справляются со своими противными старшими родственниками.

– Правда? – спросила я, совершенно заинтригованная. – И что же дальше?

– Конечно, мне следовало поступить разумно, – задумчиво сказал он.

– Как? – поинтересовалась я. – Помолиться за него?

– Нет! Дать негодяю в морду. Я прыснула от удивления.

– Но вместо этого я устроил целое представление: подставил другую щеку и сказал, что помолюсь за него. Радости католического детства!

Я от души расхохоталась.

– Вот придурок, верно, Рейчел? – Он обезоруживающе улыбнулся мне.

Мне понравилось, как он произносит мое имя. И я решила задержаться еще на некоторое время. Постепенно перемещаясь, я в конце концов оказалась в самом углу комнаты, а Люк стоял ко мне лицом и совершенно загораживал меня от посторонних.

– Как вы думаете, – неуклюже спросила я, – почему нам в детстве хотелось чего-то такого особенного? Может быть, все дело в половом созревании? Гормональные бури?

– Возможно, – согласился он. Я напряженно вглядывалась в его лицо в поисках ответа. – Хотя, мне кажется, рановато для гормональных бурь. В моем случае дело, наверно, было в том, что мы только что переехали и у меня еще не было друзей в новом месте.

– И у меня тоже.

– Вы тоже тогда переехали?

– Нет.

Некоторое время мы в нерешительности смотрели друг на друга. Он не знал, то ли пожалеть меня, то ли посмеяться, то ли дать какой-нибудь совет. Потом, к счастью, мы оба рассмеялись, глядя друг другу в глаза. Смех объединил нас, как бы заключил нас в непроницаемое для прочих кольцо.

За пару часов я поняла, что без ума от Люка. Он рассказал мне об индийском ресторанчике на Канал-стрит, где ему как-то подали такой горячий соус карри, что он ослеп на один глаз на три дня. Разговоры о еде привели нас к открытию, что мы оба не едим мяса, – новая и довольно обширная область общих интересов. Довольно долго мы беседовали о том, какой дискриминации подвергаемся мы, вегетарианцы, как нас никто не принимает всерьез. Мы горько жаловались друг другу на то, что нас обоих «просто вынуждали есть мясо».

Люк, безусловно, вышел победителем в импровизированном соревновании, с рассказом о гостинице в графстве Керри, где он заказал вегетарианский завтрак, а ему принесли тарелку с роскошным куском свинины, который разве что не подмигивал ему, соблазнительно задрапированный овощным гарниром.

– И чем дело кончилось? – спросила я, просияв.

– Я спросил у миссис О'Логлин: «Послушайте, хозяйка, разве я не сказал, что я – вегетарианец?»

– И что она ответила? – спросила я, от души веселясь.

– Она сказала: «Сказали? Э-э… Ну, ладно, допустим, сказали. А в чем, собственно, дело?»

– А вы что на это ответили? – я радостно подавала Люку реплики.

– Я ответил: «В свинине, миссис, вот в чем дело!»

– А она?

– Она едва не зарыдала и сказала: «Но ведь это неправильно, чтобы парень, который еще растет, питался какими-то паршивыми грибами и яйцами. Что плохого в кусочке свинины?»

Мы возвели очи горе, долго фыркали и плевались и прекрасно при этом себя чувствовали, потом жаловались друг другу на то, что люди, несмотря ни на что, убивают себя избыточным потреблением белков, и наконец сошлись на том, что пророщенная люцерна – самая здоровая пища и содержит все питательные вещества на свете.

– Что еще человеку нужно, – задала я риторический вопрос, – кроме ростков люцерны?

– Вот именно, – согласился Люк. – Взрослый мужчина может прожить на пригоршне люцерны пару месяцев, не меньше.

– Машины могут ездить на топливе из люцерны, – подхватила я. – Да что там машины! – я пошла дальше. – От люцерны – зрение, как рентген, силы – необъятные и… дайте-ка подумать… и…

– Шерсть – блестящая и шелковистая, а хвост – пушистый, – пришел мне на помощь Люк.

– Точно! – согласилась я.

Он казался мне замечательным, и я сама казалась себе замечательной, и ростки люцерны казались мне замечательными.

– Ужасно только, что у них такой отвратительный вкус, – пожаловалась я.

– И не говорите! – кивнул он.

Я из кожи вон лезла, чтобы мои шутки не уступали по качеству шуткам Люка. Он замечательно строил фразу, ему удивительно удавался любой акцент: вот он – мексиканский бандит, вот – русский президент, а вот – тучный полисмен из Керри, арестовывающий нарушителя. В этом скучном, черно-белом мире он единственный казался ярким и живым.

Я тоже вела свою партию неплохо, потому что чувствовала себя легко и свободно. И не от большого количества выпитого, а потому что и в мыслях не держала заклеить Люка.

С веселыми людьми я никогда не чувствую себя неловко и напряженно. Потому, наверно, и не воспринимаю их как потенциальных любовников, какими бы красавцами они ни были. Сколько бы я ни старалась, при Люке и его друзьях мне не удалось бы покраснеть или онеметь от смущения, или вдруг непонятно зачем полезть в сумку за бумажником и, достав, обнаружить, что это сложенная гигиеническая прокладка, или запустить пальцы себе в волосы и оставить в них накладной ноготь, или попытаться оплатить свою выпивку телефонной карточкой, или сделать еще что-нибудь, что я обычно делаю, когда парень мне нравится.

Испытываешь упоительное чувство свободы, когда ты никого не обязан очаровывать и никому не стремишься понравиться. С Люком я могла себе позволить быть такой, какая я есть. Нет, не то чтобы он был некрасивым. У него были хорошие темные волосы, хотя, конечно, неплохо бы их подстричь, лукавые искорки в глазах, живое подвижное лицо.

Я рассказала ему все о своей семье, потому что решила, что это может показаться забавным: о моем бедном папе, единственном мужчине среди шестерых женщин: о том, как он хотел переехать в гостиницу, когда начало менопаузы у моей матери совпало с началом пубертатного периода у моей сестры Клер; как он завел кота, чтобы хоть так увеличить количество особей мужского пола в доме, и скоро обнаружил, что это… кошка; как он сидел на лестничной ступеньке и плакал: «Даже этот паршивый кот – и тот девка!»