Читать книгу "Звезда телерекламы - Стенли Морган"

Упрятав окоченевшие уши под воротник пальто, я медленно трусил по лужам, мечтая о лете. Чего бы я только ни отдал за глоток славного июльского зноя! Господи, и я как я ненавижу зиму с её извечной холодрыгой. Все внутри коченеет и отмирает. В такие дни я не знал, что лучше — отдать Богу душу или впасть в спячку и сосать лапу. Чем больше я размышлял о предложении Тони поработать где-нибудь на солнышке, тем более привлекательным оно мне представлялось. Что могло быть лучше… ласковое южное солнце, блаженное тепло… разгуливай себе в майке и шортах, а не в четырех тоннах кожи и шерсти.

Дойдя до Бервик-стрит, я перешел на другую сторону улицы. На углу посиневший от холода косматый хиппи в драных джинсах наяривал на старенькой гитаре рождественский марш, одновременно гнусавя в такт на губной гармошке, словно это его согревало.

В заношенной фетровой шляпе, трогательно лежавшей у ног хиппи, одиноко поблескивали два пенса. Ранние рождественские покупатели, похоже, не слишком спешили выстраиваться в очередь, чтобы озолотить незадачливого музыканта, почти превратившегося в сосульку. Мое сердце оттаяло к собрату по вымерзанию. Я швырнул в шляпу шестипенсовик, надеясь, что хиппи, если и не рухнет на колени, клянясь мне в вечной любви и преданности, то хотя бы на долю секунды перестанет дудеть и прохрипит слово благодарности, но бродяга даже ухом не повел. Он полностью погрузился во внутренний мир собственной какофонии, словно Леонард Бернстайн, дирижирующий оркестром при исполнении особо заковыристого фрагмента фортепьянного концерта Чайковского си бемоль минор, соч.23. И черт с тобой, решил я. На мгновение я даже подумал, не забрать ли назад свой теннер,[1]но потом плюнул. Счастливого Рождества, оборванец! Надеюсь, моя щедрость пойдет тебе во благо.

Вжав подбородок в воротник, я побрел дальше, поглядывая на крикливо разукрашенные к Рождеству витрины — парад дурного вкуса.

Остановившись перед лавкой с вывеской "Сделай сам", я загляделся на электродрель, установленную на залитой светом, вращающейся подставке. Как раз такой дрелью я однажды пытался отдраить слой вековой ржавчины с водосточной трубы в одном из рекламных роликов. "ПОТРЯСАЮЩИЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК!" провозглашала пурпурная шелковая лента, змеей обвившаяся вокруг дрели.

Подобными же абсурдными и безапелляционными рекламными зазывалками была заполнена вся витрина.

Я осуждающе покачал головой и побрел дальше под душераздирающий визг какофонического оркестра, изрыгавшийся из грошового магазинчика подержанных или уцененных пластинок на углу улицы. Внезапно мне стало не по себе — уж больно этот рекламный разгул уничтожал не только рождественское настроение, но и губил, как мне представлялось, саму идею Рождества. Бог свидетель — я не большой святоша, но от столь назойливой рекламы меня просто мутило. Мне вдруг захотелось послушать детский хор в приходской церкви, да и самому возвратиться в розовое детство и с раскрытым ртом слушать сказки про Деда Мороза. Черт бы побрал этих коммерсантов со своими рекламами!

Ха! Вы только его послушайте, въедливо возразил внутренний голос. Сам только что продал три рекламных ролика за здоровые бабки, а тут на собратьев варежку разевает. Вали отсюда, щенок, и не мешай людям делать свое дело.

Майк Спайеринг, мой агент, арендует под контору три крохотных комнатенки на пятом этаже здания на Шафтсбери-авеню. Лично я терпеть не могу ходить к Майку. Не потому, что не люблю его — напротив, Майк мне глубоко симпатичен, — но вот лифта в его чертовом доме нет. Войдя в вестибюль, я набрал в грудь побольше воздуха и начал карабкаться по нескончаемым ступенькам. Пару часов спустя, добравшись до пятого этажа, я осознал, каково было Хиллари, когда он преодолел последние футы Эвереста.

— Заходи, Расс! — жизнерадостно окликнул Майк.

Я ввалился в контору и плюхнулся в продавленное кресло напротив письменного стола Майка, пыхтя и отдуваясь, как простуженный носорог.

— Как… вы догадались… что это я?

— Я узнаю всех своих клиентов по топоту и одышке.

— И как я… в сравнении с остальными?

— Жуть! Ты должен срочно бросить курить.

С этими словами он закурил и швырнул мне пачку сигарет. Я отказался.

— Правильно, — одобрительно хмыкнул Майк. — Я вижу, ты уже взялся за ум.

— Ерунда, — выдавил я. — Мне просто нужно пару минут отдышаться.

— Ну что, — спросил Майк, — покумекал насчет "Уайт-Марвела"?

Майку уже за пятьдесят, но он уже совершенно седой. Белый как лунь. Зато очень представительный — ухоженные вьющиеся волосы, серые глаза и серый же костюм с синим в белый горошек галстуком. Человек он добрый и уважаемый, совершенно не похожий на расчетливых и алчных агентов, которыми их обычно рисует воображение обывателя. Однако пальца в рот я бы ему не положил. Никто не может сравниться с Майком по части выторговывания наилучших условий по контракту, а ведь он никогда даже голоса не повышает.

— Да, — сказал я. — Я хотел бы рискнуть.

Майк с серьезным видом кивнул.

— Понятно. А ты подумал, что можешь на целый год лишиться работы? Что ты на это скажешь?

— Я готов пока заняться чем-нибудь другим. За границей, например, поработать… там, где потеплее.

— А чем заниматься?

— Понятия не имею. Мне это только вчера вечером пришло в голову. Точнее, не мне, а Тони Дейну. По его мнению, только круглый болван способен впустую просадить такие деньги и остаться на бобах. И он прав.

Майк задумчиво кивнул.

— Разумеется, он прав. Тебе, судя по всему, и впрямь выпадает редкостная возможность повидать мир, а год спустя, если все будет в порядке, вернуться к прежнему занятию. Если, конечно, желание ещё сохранится. Кстати говоря, это будет гораздо проще, чем начинать с нуля. Режиссеры, с которыми ты работал, и через год никуда не денутся. Прекрасно… Что ж, можешь порадовать ребят из "Кроксли" хорошими новостями. А я начну обговаривать условия твоего контракта.

По лестнице я спустился, как на крыльях. Все! Путь к отступлению отрезан. Мосты сожжены. Две недели съемок в январе, а потом… Что? Три тысячи фунтов в банке и билет на все четыре стороны. Все это походило на сон или на сказку, но сколько раз я мечтал о том, чтобы очутиться в такой сказке! И вот теперь передо мной и впрямь замаячила реальность, в которую я не смел поверить. Глупо ухмыляясь, я остановился на ступеньке и пребольно ущипнул себя за левую руку. Нет, рука была на месте, а ущипленное место чертовски ныло. Значит, я и вправду шел в "Кроксли", чтобы поделиться с ними радостной вестью. Насвистывая "ча-ча-ча", я кубарем скатился со ступенек и выбрался в промозглую лондонскую сырость.

Без пяти десять я, толкнув вращающуюся дверь из стекла и стали, вошел в жарко натопленный роскошный вестибюль "Кроксли".

По-видимому, рекламные агентства соревнуются между собой за то, кто больше поразит клиента. Судите сами: выложенный зеленым мрамором пол, стены из белоснежного мрамора, десятки немыслимо прекрасных тропических растений во всевозможных кадках и декоративных ящичках, интимно надушенный воздух все это навевало мысли о незыблемости и достатке.