Читать книгу "Путешествия с Геродотом - Рышард Капущинский"

Относительно того, что происходит дальше, мнения разделились. Кто-то утверждает, что оттуда Геродот никуда не выезжал. Другие же полагают, что он еще раз посетил Грецию, что его видели в Афинах. Называли также Македонию. Но на самом деле нет уверенности ни в одном из вариантов. Он умирает в возрасте, возможно, шестидесяти лет, но где? При каких обстоятельствах? Провел ли он последние годы в Фуриях, сидя в тени платана и работая над своим сочинением? А может, он к тому времени плохо видел и диктовал писцу? Имелись ли у него записи или ему хватало памяти? У людей в те времена была прекрасная память. А значит, он мог помнить истории о Крезе и Вавилоне, о Дарии и скифах, о персах, Фермопилах и Саламине. И еще много чего, чем наполнена его «История».

А может, Геродот умер на борту корабля, идущего по Средиземному морю? Или во время подъема в горы, когда уставший садится он на камень и больше не встает? Геродот исчезает, покидает нас двадцать пять веков назад в неизвестном году и неизвестном месте.

Редакция.

Поездки по стране.

Собрания. Встречи. Разговоры.

В свободные минуты сижу, зарывшись в словари (наконец-то издали английский!) и разные книги об Индии (как раз появился интересный труд Джавахарлала Неру «Открытие Индии», большая «Автобиография» Махатмы Ганди и прекрасная «Панчатантра, или мудрость Индии» в пяти книгах).

С каждой новой книгой я совершал как бы новое путешествие в Индию, воскрешая в памяти те места, где побывал, каждый раз открывая все новые и новые глубины и стороны, новый смысл вещей, которые прежде казались мне давно известными. Теперь путешествия получались гораздо более многомерными, чем то, первое. И еще я обнаружил, что эти путешествия можно продолжать, повторять, умножать с помощью чтения книг, изучения карт, разглядывания картин и фотографий. Более того, они обладают определенным преимуществом перед поездкой в прямом смысле слова, а именно: в таком — иконографическом — путешествии всегда можно задержаться в любом пункте, спокойно все рассмотреть, вернуться к предыдущей картине и т. д., на что в реальной поездке часто нет ни времени, ни возможности.

Я все глубже погружался в своеобразие и богатство Индии, думая, что со временем она станет моей виртуальной родиной, как вдруг, в один прекрасный осенний день 1957 года меня вызвала из редакционной комнаты наша всеведущая секретарша Кристина Корта и загадочно шепнула:

— Ты едешь в Китай!

Сто цветов для Председателя Мао

Осень 1957

В Китай я пришел пешком. Но сначала через Амстердам и Токио долетел самолетом до Гонконга. В Гонконге по местной железной дороге добрался до маленькой станции в чистом поле, откуда, как мне объяснили, я попаду в Китай. Дело было так: я стоял на перроне, ко мне подошли кондуктор и полицейский и показали на видневшийся далеко у горизонта мост, а полицейский сказал:

— China!

Китаец в форме британского полицейского провел меня немного по асфальтовому шоссе, после чего пожелал счастливого пути и вернулся на станцию. Дальше я шел один, таща чемодан в одной руке и сумку с книгами — в другой. Солнце палило немилосердно, воздух был горячим и тяжелым, назойливо жужжали мухи.

Мост оказался коротким, с металлическим ограждением, под ним текла наполовину высохшая река. Дальше стояли высокие ворота, убранные цветами, на них какие-то надписи по-китайски и вверху герб: красный щит, на нем четыре звезды поменьше и одна большая, все золотые. У ворот толпились пограничники. Внимательно посмотрели мой паспорт, переписали данные в большую книгу и сказали идти дальше, в направлении видневшегося поезда, до которого оставалось с полкилометра. Я шел по жаре, потный, окруженный тучами мух.

Поезд стоял пустой. Вагоны такие же, как и в Гонконге: лавки стоят рядами вдоль всего вагона, отдельных купе нет. Наконец поезд двинулся. Мы ехали по залитой солнцем зеленой земле, в окно залетал горячий и влажный воздух, пахло тропиками. Мне это напомнило Индию, такую, какой я помнил ее по предместьям Мадраса или Пондишери. Благодаря этим индийским ассоциациям я почувствовал себя привычно: я находился среди пейзажей, которые уже знал и успел полюбить. Поезд то и дело останавливался на маленьких станциях и на каждой брал пассажиров. Одеты они были одинаково. Мужчины в темно-синих тиковых, застегнутых до самой шеи куртках, женщины — в цветастых, одинакового покроя платьях. И все сосредоточенные, молчаливые, лицом по направлению движения.

Когда вагон наполнился, на одной станции сели три человека в форме цвета яркого индиго — девушка и два ее помощника. Девушка громким и решительным голосом сделала длинное объявление, после чего один из сопровождавших ее мужчин раздал всем кружки, а второй из металлической лейки налил каждому зеленый чай. Чай был горячим, пассажиры дули на него, пытаясь остудить, и шумно отхлебывали маленькими глотками. По-прежнему царило молчание, не нарушаемое ни единым словом. Я пытался прочесть хоть что-нибудь по лицам пассажиров, но их лица оставались неподвижными и ничего не выражали. С другой стороны, я не хотел слишком уж приглядываться, поскольку это можно было расценить как бестактность, даже более того — счесть подозрительным. Меня тоже никто не разглядывал, хотя среди этих тиковых униформ и цветастых ситцев я в своем итальянском костюме, год назад купленном в Риме, должен был выглядеть странно.

Через три дня пути я добрался до Пекина. Стало холодно, дул студеный, сухой ветер, засыпавший город и людей тучами серой пыли. На едва освещенном вокзале меня встречали два журналиста из молодежной газеты «Джунго»[10]. Мы обменялись рукопожатиями, а один из встречавших встал по стойке смирно и сказал:

— Мы рады твоему приезду, ибо он свидетельствует о том, что провозглашенная председателем Мао политика ста цветов приносит плоды. Председатель Мао рекомендует нам работать с другими и делиться опытом, что и делают наши редакции, обмениваясь постоянными корреспондентами. Мы приветствуем тебя как постоянного корреспондента «Штандара млодых» в Пекине, а взамен наш постоянный корреспондент в соответствующее время поедет в Варшаву.

Я слушал их, дрожа от холода, потому что на мне не было ни куртки, ни пальто, и все высматривал какое-нибудь теплое местечко; наконец мы сели в автомобиль марки «Победа» и поехали в гостиницу. Там нас уже ждал человек, которого журналисты из «Джунго» представили как товарища Ли и сказали, что он будет моим постоянным переводчиком. Говорили мы с ним по-русски, — русский стал моим языком в Китае.

Я представлял себе это так: получу номер в одном из тех домиков, что скрывались за глиняными или песчаными стенами, тянущимися в бесконечность вдоль пекинских улиц. В — комнате — стол, два стула, кровать, шкаф, книжная полка, печатная машинка и телефон. Я буду заходить в редакцию «Джунго», спрашивать о новостях, читать, ездить по стране, собирать информацию, писать и посылать статьи — и все время учить китайский. А еще я увижу музеи, библиотеки и памятники архитектуры, встречусь с профессорами и писателями, вообще встречу много интересных людей в деревушках и городах, в магазинах и школах, схожу в университет, на рынок и на фабрику, в буддийские храмы и в партийные комитеты, а также в десятки других мест, о которых стоит узнать и которые стоит посетить. Китай — большая страна, говорил я себе и радостно думал, что кроме корреспондентской и репортерской работы у меня будет бесконечное количество впечатлений и что, когда придет время покидать эту страну, я уеду обогащенный новым опытом, открытиями, знаниями.